Дженнифер преодолела в себе желание вновь уснуть.

На какой-то миг ей показалось, что плач почудился ей во сне. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы окончательно определиться: «Нет. Это не сон. Звуки были на самом деле».

Но что-то еще было не так. Дженнифер потрясла головой: мрачное предчувствие росло, словно оживали ее недавние кошмары. «Что это? Что это?» Ей захотелось громко закричать.

Что-то изменилось.

Она это чувствовала. От охватившей ее паники Дженнифер начала задыхаться. Она судорожно хватала воздух ртом и вдруг, словно от удара током, закричала.

По помещению прокатилось эхо от ее голоса. Это привело девочку в еще больший ужас. Судороги пронизывали ее тело. Руки дрожали. Спина напряглась. Она кусала свои сухие, растрескавшиеся губы.

Мешка у нее на голове больше не было.

Но ее все равно со всех сторон окружала темнота.

В первый момент Дженнифер показалось, что она что-то видит, — она подумала, что различает в темной комнате какие-то предметы. Но вскоре ей стало ясно, что она ошиблась. Что-то продолжало закрывать ей глаза.

Дженнифер совсем растерялась. Она недоумевала, почему ей потребовалось так много времени, чтобы сообразить, что тряпку заменило что-то другое. Для такой перемены должна была быть какая-то причина, но какая именно? Девушка знала: причина эта должна быть важной. Но в чем она? Это ускользало от понимания пленницы.

Осторожно перевернувшись на спину, Дженнифер подняла руки к лицу. Ощупав пальцами щеки, она затем прикоснулась к глазам. Вместо прежнего покрывала теперь на лице девушки оказалась шелковая маска, закрепленная на затылке. Она нащупала узелок, в котором уже запутались ее волосы. Потом потрогала цепочку на шее: та осталась на месте. Дженнифер понимала, что сможет снять маску без больших усилий. Вероятно, это будет стоить ей пучка волос, который придется вырвать вместе с завязкой. Но зато она увидит место своего заточения. Она бережно положила Мистера Бурую Шерстку на кровать рядом с собой и начала работать пальцами над мягкой, податливой материей. Вскоре ей пришлось прерваться.

Откуда-то издалека вновь послышались крики младенца.

Во всем этом не было никакого смысла. Как мог здесь оказаться ребенок? Дженнифер попыталась привести свои мысли в порядок. Детский плач имел какое-то отношение к тому месту, в котором она находилась. Что это такое: квартира? Дом, плотно примыкающий к другому дому? Или у мужчины и женщины, похитивших ее, есть маленький ребенок? Ребенок — значит, материнство, ответственность, что-то нормальное, естественное. А в том, что случилось с ней, не могло быть ничего нормального. Вокруг ребенка выстраивается целый мир: мини-вэны, кроватки, коляски, прогулки в парке, — но все это, казалось, осталось в другой жизни. «Колпака на моей голове больше нет. Теперь — маска. И я могу ее снять. Может быть, они этого и хотят от меня. А может, и нет. Я не знаю. Я хочу делать так, как будет лучше для меня, но я не знаю, что в данном случае для меня лучше».

Вдруг Дженнифер стала задыхаться, как от удара в живот.

«Они были здесь. В этой комнате. Пока я спала. Они сняли колпак с моей головы и надели на меня маску, и я при этом даже не проснулась. О господи боже…»

Казалось, уже в сотый раз она не смогла сдержать слез. Удушье. Рыдания. Она чувствовала, как маска намокла от слез. Обняв Мистера Бурую Шерстку, Дженнифер принялась шептать ему: «Слава богу, хотя бы ты все еще со мной! Только благодаря тебе я не в полном одиночестве».

Будто в агонии, Дженнифер каталась по кровати. Наконец ей удалось взять себя в руки, ее дыхание стало выравниваться, она успокоилась, и судороги, бившие ее тело, утихли.