— Какая-то реальная угроза? — спросил Сварог напрямую.

Канцлер поморщился:

— Знать бы точно… А мы до сих пор знаем о противнике далеко не все. Возможны покушения. Ничего с уверенностью утверждать нельзя, но покушения не исключены. В таких случаях лучше принять повышенные меры безопасности, чем недосмотреть…

Вот так и получилось, что Сварог в качестве пристанища на ночь выбрал «Медвежью берлогу» — где не менее сотни его людей, поголовно вооруженных, изображающих лакеев, привратников и прочую прислугу, — чем-то карманным, охрана Флигеля — оружием и посерьезнее. В полном соответствии с названием старого кинобоевика — чужие здесь не ходят. К тому же второй месяц исправно работает привезенная из Хелльстада установка, накрывшая «Медвежью берлогу» невидимым и неосязаемым куполом, который не только защищает от любых средств наблюдения ларов, но и пропускает только те летательные аппараты, что снабжены разработанной в Технионе опознавательной системой «свой — чужой». А когда разъедутся последние гости, станет и защитным полем. Даже если Канцлер об установке узнал (никогда нельзя предсказать заранее, что он знает, а что нет — и порой сам не знает, знает он или нет), Сварог не упомянул о ней ни словом.

Так что убежище надежнейшее. К тому же девятому столу на всякий случай объявлена боевая тревога, тамошний спецназ готов к любым неожиданностям, как и кое-какое габаритное оружие, предназначенное, употребляя термины Земли, для противовоздушной обороны. Коменданта голыми руками не возьмешь. Вряд ли покушения, если они все же состоятся, будут проводиться силами больших групп — а малые его бравы ребятушки пустят клочками по закоулочкам. Канцлер, несомненно, хотя ни словечком о том не заикнулся, принял схожие меры по охране своего хозяйства — и не только его. Вот разве что восьмой департамент представления не имеет о принятых в эту ночь мерах предосторожности — пока не выяснено совершенно точно, кому там можно доверять безоговорочно, а кто работает на противника, знать ничего не должны…

Подошла Вердиана, присела рядом, положив ладони на круглые великолепные коленки. Как истый джентльмен, Сварог принялся наливать ей вино. Она остановила жестом, когда набралось полбокала, поблагодарила взглядом, отпила глоток, тихо спросила:

— Что-то случилось? Или… что-то происходит? Причем не на земле, а там?

И взглядом указала на потолок, за которым был третий этаж, крыша, небо, облака, Империя.

С наигранной бодростью Сварог спросил:

— С чего ты взяла?

— Я по лицам вижу, — ответила она просто. — Наши, как всегда, безмятежно веселятся — за одним-единственным исключением. А из ваших приехали только двое. Раньше такого никогда не случалось, их всегда было больше. И маркиза Томи приехала без Лемара — а я не слышала, чтобы они поссорились. Обе притворяются беспечными, но изо всех сил стараются скрыть напряжение и тревогу. Как и Гаржак. Канилла сказала, что они с маркизой скоро уедут, гораздо раньше, чем кончится вечеринка, — такое тоже впервые. Да и ваше лицо… На нем те же хорошо скрытые напряженность и тревога…

Дернул же черт поехать к ней, хотя преспокойно можно было переночевать на одной из конспиративных квартир Интагара, их в Латеране немало. Поневоле вспоминаются стихи Асверуса, посвященные молодой тогда, но уже достаточно знаменитой актрисе, с которой у него случился пылкий роман — из легких, мимолетных, завершившийся вполне мирно по обоюдному согласию, собственно, всего четыре строчки.

Можно не в первый раз подумать о прихотях Судьбы, частенько склонной к злой иронии.