Меня же тянуло в одно место и тянуло, как магнитом. Это место находилось слева от меня: самый большой дом в коммуне с надписью: «Людям простое человеческое счастье». Мысль конечно не новая, но хорошая. Я, волоча ногу, направился туда, дотащился до крашенного крыльца в три ступеньки и свалился на предпоследнюю, прислонившись спиной к следующей. Все это было натурально: больной человек греется на осеннем солнышке, сидит на крылечке. А я просто млел от близости того денежного мешка. И настороженно прислушивался. Окно возле самого крыльца было открыто, и оттуда слышались мужские голоса.

— Апостолы, — начал разбирать я. Далось им это слово.

Мне, между прочим, тоже, так что зря они там обиделись.

— Для апостолов нас маловато, — услышал я знакомый голос. Андрей говорил как-то особенно, с легким нажимом. Его легко было слушать.

— Как это? Нас все же 11.

— А апостолов было 12.

— Было да не было. Что это, взвод ОМОНа, что ли.

Несколько голосов хихикнуло, а первый голос продолжал:

— Целибат нашел себе…

— Целибат! — возмутился голос Андрея, — Целибат! Всю российскую журналистику интересует только наш целибат.

— Это точно.

— А что это такое?

На этот раз никто не рассмеялся. Голос придурка поперхнулся, а я прямо почувствовал, что там, внутри, все напряглись.

— Безбрачие. — бесстрастно проговорил Андрей. — Безбрачие ессеев и первых христиан.

— А. Ругань значит, нехорошее слово. Вот падлы газетные.

— Тихо. Рембо. Успокойся.

Ну и имена у них. Крутые.

— Успокойся. Лежать.

Я обернулся, слыша за спиной мелкую дробь. Скрипнула дверь. Боже. На пороге стоял бурый волк ростом с хорошую овчарку и тихо урчал, обнажив клыки. Глаза его, глубокие, звериные, смотрели на меня и меня бросило в дрожь от этого взгляда.

— Рембо!

Андрей вышел, широко распахнув дверь и остановился рядом с волком.

— Это ты? Что ты тут делаешь?

Я поднимался и никак не мог подняться, потому что руки и ноги тряслись от страха. Наконец встал и кое-как утвердился, прислонившись спиной к столбу.

— Почему ты тут сидишь?

— А что, запрещено? — спросил я, стараясь казаться независимым, и выглядело это очень глупо.

— Очухался?

— Да вроде.

— Тогда входи. Рембо — место.

Так вот кто у них Рембо. Волк поднял морду выше, заскулил, опустил голову и, развернувшись, по-собачьи неохотно затрусил в дом.

Андрей посторонился, и я с еще большей неохотой, чем старина Рембо, потащился по ступенькам лестницы. Ногу я прямо-таки волочил, как бревно, даже больше, чем было нужно и увидел в глазах апостола Андрея сочувствие.

— Двенадцатый апостол, — приветствовал меня краснорожий мужик, которого я видел из окна.

— О-о-о, — вторили ему его подпевалы.

Я остановился чуть не в дверях, разглядывая их, и Андрей подтолкнул меня сзади.

— Хорошее число. Проходи и садись.

Мне ужасно не хотелось привлекать к себе ничье внимание, но что поделаешь. Буркнув: «Здрасьте», я проковылял к ближайшему стулу.

— Так вот, братья, нас теперь 12. Андрей первозванный, — он ткнул себя в грудь. — Симон-Петр, — краснорожий привстал и поклонился. — Филипп, Иоанн…

Черноусый, похожий на кавказце, глупо хохотнул.

— Фома.