Да, теоретически у Аллы был мотив для убийства – наследство. Но ее родня помирать не собиралась. Вот если бы девушке срочно для чего-то понадобились деньги, тогда вполне возможно. В случае смерти отца и его семьи, а также дяди младшая Селиванова оставалась единственной наследницей. Если, конечно, еще какая-то родня на горизонте бы не объявилась. Но тут, конечно, без вариантов. По крайней мере, в случае со старшим Селивановым. Алла – дочь, стало быть, прямая наследница. Но все равно сомнения еще оставались. Будь девушка постарше лет хотя бы на десять, можно было бы предположить, что она избавилась от родни ради наследства, пусть и таким жестоким способом. Но студентка… Оперативник покачал головой: снова вопросы, вопросы… На которые пока что нет ответов.

– Вадик, ты в каких облаках все утро витаешь? – поинтересовалась супруга.

Вадим посмотрел на нее:

– Марина, как ты считаешь, могут ли в семье быть настолько плохие отношения, чтобы один из ее членов пошел на убийство остальных?

Жена искоса посмотрела на Куликова:

– Это ты про недавние убийства?

– Можно и так сказать. Но все-таки как ты считаешь?

Марина присела за стол и сказала:

– Я такого, конечно, не встречала, но… Ты же знаешь, возможно всякое.

– А мотив какой?

– Да какой угодно, – пожала плечами супруга. – Конфликты, склоки, недопонимания. Уж тебе ли этого не знать?

– Ну, так-то да.

– А что, ты подозреваешь, что за этими преступлениями стоит семейный конфликт?

– Есть такие мысли. Марина, можно задать тебе очень откровенный вопрос? Я тебя никогда об этом не спрашивал…

– Задавай, Вадик.

– На что бы ты могла очень сильно обидеться на своих родителей в восемнадцать-девятнадцать лет.

– Ой, – жена прикусила губу. – Даже не знаю. У меня как-то не было обид на родителей в те годы. Ну, по крайней мере, сильных. Было как-то, что я ушла к подружке на день рождения, мы засиделись. А у нас телефона не было, я позвонила соседке, попросила ее зайти к маме с папой, предупредить. А она забыла. В итоге родители устроили мне выволочку. Тогда я на них, конечно, злилась, но недолго. Все равно помирились. Они потом мне сказали, чтобы я лучше позвонила коллеге папы, который жил в соседнем доме. Он бы точно не забыл и не поленился бы зайти и сказать. Но это, наверно, единственный случай был. Ну, за что-то по мелочи могла обидеться, но вся моя злость быстро проходила. Да и родители умели сделать так, что я переставала злиться и дуться.

– Понятно.

– А что ты скажешь о себе, Вадик?

– О себе? – старший лейтенант усмехнулся. – Я злился на маму, что она постоянно пыталась меня контролировать. Папа у меня к тому времени уже умер. А мама все время спрашивала, куда я иду, наглажена ли у меня рубашка и не мятый ли пиджак. Я как-то не в настроении был, повысил на нее голос за это. Она очень расстроилась, а я потом долго извинялся. Но потом поговорил с мамой. В общем, мы как-то понимание нашли, и больше ссор не было.

– Ну, вот ты ответил на свой вопрос, – констатировала Марина. И, помолчав немного, добавила: – Я уж не знаю, чем так надо разозлить собственного ребенка, чтобы он захотел на тебя руку поднять.

Беседа с женой навела оперативника на мысль, что, возможно, между Аллой и ее отцом и дядей был какой-то конфликт. Последние двое, понятное дело, уже не расскажут, сама девушка тоже не факт, что станет говорить. Но она же не одна в глухой тайге живет. У нее есть подружки, друзья, приятели, знакомые.