— О, пожалуйста, — закричала она, — прошу вас, могу я остаться и помочь вам? Вы позволите мне, мсье?

Мсье Фовель зашёлся в извинениях.

— Но мадемуазель… — чтобы именно вы… и в этом свинарнике… я умру от стыда… — чтобы вы портили свои ручки… я не могу этого позволить…

— Фу ты! Да полно вам, голубчик! — перебила миссис Харрис. — Вот уж точно, не только у нас мужчины ничего не понимают. Вы что, не видите, что девочка ХОЧЕТ помочь? Так что не путайтесь под ногами и дайте нам прибраться.

«Надо же, — размышляла миссис Харрис, пока они с Наташей надевали косынки и фартуки и разбирали тряпки и щётки, — французы такие же, как и обычные люди, простые и добрые. Разве что немножко грязнее. И кто бы мог подумать после всего, что приходится о них слышать?»

На этот вечер у Наташи была назначена встреча с графом (коктейль), встреча с герцогом (ужин), и встреча с влиятельным политиком (чашечка кофе поздно вечером). И надо сказать, что с самого приезда в Париж она не испытывала такого удовольствия, как когда она махнула на графа рукой и принялась, с помощью опытной профессионалки, гонять пыль по дому номер восемнадцать на Рю Денекин так, как ей (пыли) не приходилось здесь ещё летать ни разу.

Казалось, порядок был наведён почти мгновенно. Каминные полки и мебель сияли, фикус полит, постели застелены хрустящим свежим бельём, тёмная полоса на стенках ванны исчезла, а сковородки, кастрюли, стаканы, ножи и вилки перемыты и перетерты.

«Как же хорошо снова оказаться в доме, и быть женщиной, а не глупой куклой», — сказала себе Наташа, воюя с пылью и фестонами паутины в углах и выгребая из-под ковров всю ту жуть, какую мсье Фовель вполне по-мужски заметал под них.

Наташа задумалась о том, что мужские особи вида Homo Sapiens, видимо, всё-таки безнадежны — и вдруг почувствовала, что жалеет мсье Фовеля. «Наверно, у него хорошая сестра, — подумала она. — Бедняжка, он был так смущён…». Неожиданно для себя она представила, как прижимает к своей груди белокурую голову смущённого до пунцовости мсье Фовеля и приговаривает: «Ну, ну, маленький — не надо так расстраиваться. Теперь я здесь, и все будет в порядке». А он такой красный, и этот белый шрам (конечно, заработанный самым честным и благородным образом)…

И это — о незнакомом, в сущности, человеке, которого она раньше лишь видела мельком, который был для неё лишь малозначительным предметом обстановки Дома Диор! Она, поражаясь самой себе, некоторое время стояла неподвижно, опираясь на щётку — воплощение идеальной домохозяйки. Такой и застал её вернувшийся мсье Фовель, и был очарован ещё более, если только это возможно.

Обе женщины были так заняты, что не заметили, как ушел хозяин дома. Теперь же он появился, скрытый за горой свёртков и пакетов.

— Я подумал, — объяснил он, — что после такой работы вы проголодаетесь…

Затем, едва смея глядеть на растрепанную, перепачканную в пыли, но абсолютно счастливую Натащу, он, запинаясь, спросил:

— Вы хотите… могли бы вы… смею ли я надеяться, что вы поужинаете с нами?..

Граф и его коктейль уже канули в тартарары. Бум, бам! — грянул дуплет: за графом последовали и герцог, и политикан. Просто и естественно, забыв о своей «звездной» роли, Наташа… то есть мадемуазель Птипьер из Лиона — обняла шею мсье Фовеля и чмокнула его в щёку.

— Но вы ангел, Андре, что подумали об этом! Я бы съела быка! Но сначала я позволю себе воспользоваться вашей чудесной старинной глубокой ванной — а потом мы будем есть, есть и есть!

Мсье Фовель мог думать лишь о том, что никогда в жизни он не был так счастлив.