– Да кто она?

– Мэри то? Профессор. Докторскую, между прочим, защитила раньше всех питерских баб медичек. То есть самая молодая женщина профессор. Коммерцией занимается. Крупный спонсор. Говорят, что за полтеплохода она деньги внесла. (Из за этого чиновники из комитета по здравоохранению перед ней на цирлах.) Может, и мы с тобой на ее денежки катаемся. Бога тая женщина… – Кирка, не договорив, бросилась к другому концу стола: видно, заметила своего пепельноволосого.

Я осмотрелась. Медсестер действительно было много. В лучших своих турецких платьях до пят с Апрашки, в немыслимых боа, громко говорящих, громко хлопающих любому тосту. Мне как то быстро этот банкет надоел, и я вышла на палубу.

А вот на реке – хорошо. Ночь, хоть и белая, уже наступила. Город остался позади. С берега доносились запахи первой черемухи. Несмотря на плеск волн, соловьи были все равно слышны. Кое где на берегу мелькали огоньки. Надо же – и здесь люди живут! Хорошо…

И все таки, если бы я выбирала, где жить, жила бы в Шотландии. Да я вообще уверена, что в той жизни там и жила.

В замке из корнуэльского камня. Бродила среди вересковых лугов (говорят, на Валааме – такие же). Слушала вечерами птиц в зарослях рододендронов. Носила платье из зеленого органди на лиловом чехле (интересно, органди – это что то вроде креп жоржета или все таки панбархат?). И была возлюбленной руководителя богатого и величественного клана. Он мне на волынке играл. А я ему гольфы в цвет основной клетки на юбке подбирала…

Я не заметила, как задремала на белом металлическом стуле у перил, а проснулась от громких голосов и от холода. Наверное, банкет закончился. Надо бы спуститься в музыкальный салон: там, как предупреждала всезнающая Кира, все и начиналось. Первая ночь освобожденных медиков на теплоходе – это вам не фунт изюма. И я, дрожа от ночной сырости (на горизонте уже проступал Орешек), направилась искать где то внизу свою каюту.

– Замерзли? – грудной женский голос раздался за спиной так неожиданно, что я чуть не выронила ключ. – А вы зайдите на секунду в мою каюту, я вас грогом угощу. Грог, как известно всем, – лучшее средство отогреть душу и кровь в те ночи, когда дует норд ост с Ладоги.

***

Как у нее в совершенно пустой каюте оказался горячий ром с водой – это мне и много дней спустя не давало покоя. Но грог был великолепный: я почувствовала, как что то горячей волной действительно ударило и в душу, и в кровь.

– Давайте знакомиться: я – Мария Эдвардовна, – сказала зеленоглазая.

– В смысле – Эдуардовна?

– Ну, если вам так легче… А вообще то – Эдвардовна.

– Странное отчество.

– Почему же? В Англии, например, за сто лет до Елизаветы Тюдор (сильная и властная, между прочим, была женщина) правил такой король – Эдвард IV.

– А а, а вы, стало быть, – его дочь…

Я, кажется, начинала хмелеть. На банкете пила только сок, а тут от одного бокала горячего рома стала «уплывать».

Мэри внимательно смотрела на меня.

Я с удивлением поняла, что мне трудно выдержать ее взгляд. И я перевела свой – на ее странно красивые серьги, переливающиеся зелеными (изумруды?) и бриллиантовыми искрами. Наверное, Эдвард подарил.

– Конечно – не дочь, – Мэри улыбнулась снисходительно. – Но – дальняя дальняя родственница. Ветка моего рода началась от женщины ирландки, родившей девочку вне брака от короля Эдварда.

С тех пор почти всем мужчинам нашего рода давали это имя.

– А, так вы – ирландка? – спросила я как о само собой разумеющемся.