Кирке, по моему, было уже все равно, что пить, и она быстро осушила свой стакан.

Все замолчали. Мэри смотрела на часы, а я на Киру. С коллегой на глазах вдруг стала происходить замечательная метаморфоза. Она подняла голову с подпиравшей ее ладони, встряхнула головой, дважды моргнула. Осоловевший было взгляд вдруг прояснился, глаза блеснули прежней веселостью.

– Я, кажется, задремала? – Кира одарила нас улыбкой извинением.

– С тобой все в порядке? – Я все еще не верила своим глазам.

– Да, как будто и не бодрствовала всю ночь.

Я покосилась на окно. Было около пяти утра. Белая ночь разливалась над Ладогой. Светлое небо, светлая вода до горизонта, которого на самом деле не было видно вообще: небо совершенно непонятно в каком месте сливалось с прозрачной гладью. Через какое то время, там, впереди, прямо из этой глади должны появиться первые скалы острова.

– А абстинентный синдром так же легко снимается? – услышала я свой собственный голос. – Из такого же пузырька?…

Мэри внимательно посмотрела на меня.

– Ну, не из такого… И не. так просто.

Поскольку отравление наркотиками и алкоголем – все таки очень разные вещи.

Но – можно. Если никто не мешает.

– А – мешают?

– Конечно. Разные остепененные бездари от науки. Разные чиновники, севшие за взятки в высокие кресла. Да мало ли еще в жизни разных тупоголовых мужчин, не способных ни на что. Разве что стоять на пути всего нового. И – не пущать. Особенно если на их пути – женщина, особенно – если талантливая, умная и предприимчивая. Тут уж они не будут снисходительными. И про галантность свою фальшивую в момент забудут. Одного только эти глупцы не понимают: что на их оружие – есть оружие посовременнее, на их силу – сила еще более сокрушительная… На войне – как на войне.

Глаза Мэри сверкали. Она выплевывала эти гневные фразы, как будто действительно объявила половине рода человеческого войну не на жизнь, а на смерть.

Она была прекрасна в своем бешенстве.

Она была страшна.

***

Ложиться спать или уже бесполезно?

Теплоход стоял в ледяном крошеве возле скалистого берега, а солнце золотило на пригорках первые примулы, тянуло к небу другие, невиданные до этого первоцветы.

Такой май, говорят, бывает только на Валааме.

В динамике раздалось пение лесных птиц, где то далеко кричали петухи. Это сейчас такая на теплоходах побудка – вместо идиотского «Подъем!».

Кирка, ушедшая в каюту за пару часов до меня, села на койке.

– Ты действительно себя хорошо чувствуешь? – Я все никак не могла прийти в себя от увиденного.

– Как никогда! Словно и мозги, и кровь мне прочистили.

Что– то слишком часто я слышу слово «кровь» в этой поездке.

– А что хоть ты чувствовала?

– Знаешь, даже не могу тебе объяснить… Как будто сон снился. Какой то цветной, хороший. Люди какие то возле меня. А вот о чем говорили – не помню.

Как за минуту все пролетело. Потом – вспышка, и я снова с вами за столом.

Я вспомнила, что «просыпалась» Кира от своей хмели действительно ровно минуту.

– На семинар пойдешь? – уточнила я.

– Еще чего! – фыркнула Кира. – Я и так знаю, что там будет. Будут обсуждать метадоновую программу. Кто нибудь, как всегда, будет орать, что надо, мол, надо внедрять, что на Западе она давно действует, и очень эффективно. Другие будут топать ногами и кричать, что метадон – это наркотик, а лечить наркоманов наркотиками – нельзя… В общем, поорут и ни до чего не договорятся…

– Понятно, тогда и я не пойду.