– Понимаю, – сказал Хэнк, ничего при этом не понимая. – А почему Рирдон оказался тогда здесь?

– Из-за какой-то уличной драки. Сейчас я уже не помню. Ведь это было несколько лет назад.

– Ну, а чем же все это окончилось?

– То есть вы хотите узнать, каково было решение суда?

– Да.

– Тогда он был условно освобожден.

– Несмотря на то, что ваше исследование определило его как потенциально опасного?

– Хорошо еще, что нам вообще удалось провести хоть какое-то расследование, мистер Белл. Ведь на каждых семьдесят пять мальчиков у нас приходится по одному работнику. Не кажется ли вам, что это очень мало?

– Да, я сказал бы, что немного. Ну а как же вел себя Рирдон после условного освобождения?

– Понимаете ли, инспекторы, которые занимаются проверкой поведения условно освобожденных правонарушителей, находятся почти в таком же положении, как и мы. Это обстоятельство не позволяет уделять много времени и внимания делам каждого ребенка. Получается так, что большой процент условно освобожденных ребят вновь попадаются на чем-нибудь.

– Например, как Рирдон?

– Да, если вы хотите воспользоваться им в качестве примера. Хотя он только один из сотен ему подобных. – Уолш помолчал. – Мы могли бы проделать такую огромную работу, мистер Белл, будь у нас на это деньги и люди! Такую работу!

Хэнк кивнул:

– А не кажется ли вам, что вы несколько упрощаете положение дел? То есть я хочу сказать, что, укрываясь за всеми этими психологическими...

– Укрываясь?

– Возможно, я употребил неправильное слово. Но не кажется ли вам, что преступность нельзя подвести под такую простую психологическую формулу?

– Конечно, нет. Такого зверя, как тип «чистого» преступника, практически не бывает. Агрессивно взвинченный неврастеник, капризный, эгоистичный мальчишка, даже пассивный преступник, который подвержен влиянию своей среды или семьи, не имея в себе на самом деле элемента преступности, – все эти типы редко можно встретить в чистом виде. Мы, конечно, не можем не принимать в расчет влияние окружающей среды, плохую школу или даже непросвещенность многих работников полиции и не считать их факторами, увеличивающими преступность. Но это отнюдь не психологическое определение, мистер Белл. Я надеюсь, что вы не это имели в виду.

– Эти ребята, мистер Уолш, убили другого мальчика.

– Да, я знаю об этом.

– Могли бы вы простить их поступок на том основании, что их родители неуравновешенные личности?

– Могу ли я простить убийство? – спросил Уолш.

– Да.

– Это ваше дело определять виновность, мистер Белл, а не мое. Я имею дело с живыми людьми, а не с их поступками.

Хэнк кивнул:

– Можно мне теперь повидать этого Ди Паче?

– Конечно, мистер Белл. – Когда он стал подниматься, телефон зазвонил вновь. – Черт бы его побрал, – буркнул он. – Бетти, возьмите, пожалуйста, трубку. Прошу сюда, мистер Белл.

У мальчишки были рыжевато-медные волосы, карие глаза, как у его матери, ее овал лица и ее рот – странно женственный для подростка, который уже становится мужчиной. Он был высок и мускулист, большие руки выдавали в нем уличного забияку.

– Если вы фараон, – сказал он, – то я не желаю с вами разговаривать.

– Я прокурор, – ответил Хэнк, – и будет лучше, если ты поговоришь со мной. Я буду обвинителем в вашем процессе.

– Значит, мне надо помалкивать.