Приятного мало.
– Я не видела никакого гибкого лезвия, – упрямо повторила Настя.
– Ну так я же говорю: простым глазом не заметишь. Нужны очки вот как у него, – Иннокентий показал на Филиппа Петровича.
– Но у вас тогда не было очков.
– Потому что мне они не нужны. Я и так все вижу.
– И ты видел это лезвие?
– Не так хорошо, как хотелось бы… Но видел.
– И что же ты сделал с Лизой? То есть с Соней.
– Ничего не сделал. Я просто убежал. Я часто убегаю от женщин, Филипп знает. – Иннокентий попытался перевести разговор в шутку, но Филипп
Петрович не поддержал это начинание.
– Врешь, – сказала Настя. Она впервые произнесла это слово в лицо Иннокентию, хотя именно этим словом и определялось все ее отношение к
этому человеку, его рассказам, его объяснениям.
– Нет, я не вру.
– Ты ведь убил её?
Иннокентий захохотал так, что на него неодобрительно обернулись люди с соседних скамеек.
– С девушкой надо провести разъяснительную работу, – сказал он, отсмеявшись, Филиппу Петровичу. – Иначе она так и будет говорить хохмами.
– Да, надо. Когда будет свободное время, – согласился тот и посмотрел на часы. Настя скосила глаза на циферблат и увидела, что ей еще целый
час ерзать на неудобной деревянной скамье. Она вздохнула, закрыла глаза и попыталась задремать. Неожиданно ей это удалось, но прежде она
услышала две негромкие фразы:
– Этот чертов меч, который был у Соньки, – сказал Иннокентий, – он что, оттуда?
– Откуда же еще, – ответил Филипп Петрович, и голос его был мрачным.
Но Настю все эти мрачные разговоры не касались, и она провалилась в короткий неглубокий сон, столь же неуютный, как и деревянная скамья под
ее ягодицами.
6
Старые Пряники оказались и вправду старыми – перейдя через деревянный мостик, отделявший железнодорожную станцию от городка, Настя, Филипп
Петрович и Иннокентий словно оказались посреди музея, который давно нуждается в реставрации, но реставрация забыла о существовании этого
глухого местечка. Роль потрепанных временем экспонатов играли дома с осыпающимися фасадами и потрескавшимися стенами; как положено музейным
экспонатам, они были снабжены табличками с названиями типа «улица Красных Пролетариев, дом 24» или «переулок Березовый, дом 5».
Иннокентий особо не всматривался в эти таблички, но уверенно шагал по улицам Старых Пряников, оказавшись через какое-то время на пустыре, в
центре которого была криво вкопана табличка «Площадь Пятидесятилетия».
– Пятидесятилетия чего? – поинтересовалась Настя, обойдя табличку. – Что за странное название?
– Пятидесятилетия чего хочешь, – сказал Иннокентий. – Каждый сам выбирает важное пятидесятилетие, в честь которого можно назвать площадь.
Очень удобно.
– Это все-таки не площадь, а пустырь, – уточнила Настя. – И я надеюсь, что твой знакомый живет не здесь, а где-нибудь в более приличном
месте.
– Не сомневайся, живет он в очень прилично месте.
– Тогда зачем мы стоим здесь?
– Потому что мы не можем идти к нему с пустыми руками. Нам нужен подарок.
Настя посмотрела на Иннокентия с сочувствием:
– Ты ищешь подарок на пустыре? Может быть лучше дойдем до магазина? Тут ведь должны быть какие-то магазины…
– Мне кажется, что у них тут вообще ничего нет, – проворчал Иннокентий, оглядываясь по сторонам. |