Рифаа это заинтересовало.

— А откуда у тебя такая власть над ними?

Женщина бросила на него недоверчивый взгляд:

— У каждого свое ремесло. Вот отец твой, например, плотник. Мой же дар ниспослан мне свыше.

Рифаа допил остатки кофе и собрался было что-то сказать, но с улицы его позвал голос отца:

— Эй, Рифаа! Мой сын-лентяй!

Рифаа поднялся, подошел к окну и открыл его. Когда их глаза встретились, он крикнул:

— Пожалуйста, еще полчасика, отец!

Шафеи не мог ничего поделать, он пожал плечами и вернулся к себе в мастерскую. Когда Рифаа закрывал ставни, он, как в первый день, увидел в окне напротив Айшу. Ее взгляд был устремлен прямо на него. Ему даже показалось, что она улыбается, а глаза ее о чем-то говорят. Он застыл в нерешительности, но закрыл окно и вернулся на место. Гаввад, рассмеялся:

— Отец хочет сделать из тебя плотника. А сам-то ты чего хочешь?

— Мне суждено стать плотником, как отец, но меня привлекают предания и тайны духов. Расскажи мне о них, тетушка!

Женщина улыбнулась, соглашаясь немного поделиться с ним своими знаниями, и ответила:

— В каждом человеке сидит дух и управляет им. Но не все духи злые, не всех их нужно изгонять.

— А как отличить одного от другого?

— А это видно по поступкам. Ты, например, хороший мальчик, и твой дух заслуживает хорошего обращения. А вот в Баюми, Ханфасе и Батыхе сидит зло!

Рифаа наивно спросил:

— А у Ясмины дух злой?

— У вашей соседки? — усмехнулась промелькнувшей в голове мысли Умм Бахатырха. — По крайней мере мужчинам нашей улицы она нравится такой, какая есть!

— Я хочу знать все, — серьезно сказал Рифаа. — Не утаивайте от меня ничего!

— Никто ничего не скрывает от такого славного юноши, — вмешался Гаввад.

Умм Бахатырха задумалась:

— Хорошо. Приходи ко мне, когда сможешь, но с условием, что отец не будет сердиться. Люди, конечно, будут спрашивать, зачем такому юноше духи? Но знай, что все людские болезни — от них.

Рифаа слушал, разглядывая изображение аль-Габаляуи на стене.

48

Плотницкое дело было его профессией и его будущим.

Казалось, ничто другое его и не ждет. Но если к этому ремеслу душа у него не лежала, что же тогда могло его привлечь? Во всяком случае, это лучше, чем бегать до изнеможения с тележкой торговца или грузить мешки и корзины. А что до того, чтобы стать бандитом или записаться в надсмотрщики, — это было бы сущей мерзостью. Умм Бахатырха возбуждала его воображение как никто другой, если не считать портрета владельца имения на стене в доме поэта. Рифаа попросил отца заказать такую же картину для стены дома или мастерской, но тот отвечал, что это расходы, а зачем тратить деньги на какие-то фантазии? На что Рифаа мог возразить лишь одно — ему хочется видеть своего деда. Отец расхохотался и упрекнул: не лучше ли во время работы смотреть на рубанок? «Я же не вечен, — говорил отец. — Ты должен готовиться к тому дню, когда придется одному содержать мать, жену и детей». Но об этом Рифаа думал меньше, чем о том, что рассказывала и делала Умм Бахатырха. Особенно важными он считал ее рассказы о духах и размышлял над этим даже в то редкое время, когда заходил расслабиться в ту или иную кофейню. Даже сказания улицы не так глубоко волновали его, как слова Умм Бахатырхи. «Каждым человеком владеет дух. И каков господин, таков и его раб», — повторяла она.

Уже много вечеров он провел у нее, слушая треск колотушек и наблюдая за укрощением бесов.