Консуэло, наследница Вандербильта из Америки, посмотрела на нее прекрасными, грустными глазами, но ничего не сказала. Ее не переставали терзать воспоминания о ее собственном печальном замужестве, к которому ее буквально принудила ее мать, — можно даже сказать, что она продала ее. Если бы Консуэло осмелилась открыть свои потаенные мысли, то объяснила бы Клементине, что никакие суммы денег, ни положение в обществе, ни высокий титул не могут удовлетворить потребностей сердца женщины.

— Боюсь, мне пора, — сказала леди Клементина. — У меня важное свидание.

Она уже направилась в сторону Керзон-Гейт, когда юная герцогиня Мальборо окликнула ее:

— Будьте осторожны, Клементина…

Слова эти отдавались в ее мозгу, когда она подъехала к воротам и передала лошадь дожидавшемуся ее груму. Рядом, пофыркивая, стоял «Рено», за рулем которого сидел прежний кучер ее отца, и леди Клементина быстро уселась на заднее сиденье. Через несколько минут автомобиль остановился перед фамильным особняком Эйлсбери, величественным зданием восемнадцатого века, окнами выходящим на Сент-Джеймс-сквер.

Джеф тоже только что подъехал и выходил из своего «мерседеса». Он подошел поздороваться с леди Клементиной и проводил ее в дом вдовствующей герцогини Эйлсбери.

— Я целый день пытался найти вас, чтобы мы могли поговорить наедине, — сказал он. — Однако, полагаю, вы были заняты уроками верховой езды?

— Новости разносятся быстро.

Она воспользовалась случаем намекнуть ему на те отношения, которые, как она подозревала, существовали между Джефом и Шелби.

— Похоже, вы завели этот роман, чтобы иметь сведения о поведении мистера Эйвери.

Взглянув на него, леди Клементина увидела чуть изогнутую бровь, как бы говорившую о том, что он допускает такое предположение.

Новый герцог Эйлсбери, был изысканно одет в темный костюм и крахмальную рубашку, выбранные специально, чтобы угодить своей матери. Когда они вдвоем вошли в вестибюль особняка, он пробормотал:

— Не выношу всей этой напыщенности. Я лишь уповаю на Бога, что мне никогда не придется жить здесь.

— Люди уже ждут от вас этого.

— Вы знаете, — озорно шепнул он, — мне совершенно наплевать на то, чего ждут от меня люди.

Она кивнула, предчувствуя уже, о чем он хотел поговорить с ней. Присущая ей гордость и оскорбленное достоинство боролись в ней с горьковато-сладостным чувством облегчения. Может быть, Бен был и прав, говоря о чудовищном смещении ценностей аристократии? Что, если и правда есть другие пути к счастью? Джеффри, кажется, в это верил.

Вдовствующая герцогиня приняла их в своей излюбленной гостиной, невероятно холодной и чопорной, с ее окнами с лиловыми шелковыми занавесями, голубовато-серыми стенами и потолком, покрытым искусной лепниной с мертвенными, льдистыми оттенками лимонно-желтого, голубого и лилового. По обеим сторонам серого мраморного камина высились двери, украшенные желтыми фронтонами. Джеф так не любил эту комнату, что подумал даже, не нарочно ли его мать выбрала ее.

— А, вот и вы, дети, — приветствовала их Эдит Уэстон. По-прежнему в трауре, она была в платье из плотного черного крепа, с отделкой из тусклого темного янтаря.

Дворецкий Уистлер, которому, по мнению Джефа, было лет сто, не меньше, подвел молодых людей к креслам, стоявшим напротив кресла ее светлости, у камина. Появился столик на колесах, с чаем, булочками и другими закусками к завтраку. Когда все было расставлено, слуги удалились, закрыв за собой двери.

Вдовствующая герцогиня оглядела своего сына сквозь стекла очков, висевших у нее на шее на черном шнурке.

— Джеффри, поскольку ты сам назначил нам это свидание, я не стану начинать с разговора о свадьбе.