- В чем сила государства нашего? - спрашивал Дост Мухаммед и требовательно, строго смотрел в глаза Ивану.

Тот отвечал так же кратко и строго:

- В целостности Афганистана, в единстве всех земель его - от Кабула до Герата.

Эмир поднимал левую, более широкую, рассеченную шрамом бровь и выразительно посматривал на сына. Акбар-хан сразу же вспомнил, что на такой же вопрос Бернс ответил: "В уме великого Доста, отца и друга всех правоверных, в его дружбе с Англией и в могучей силе наследника - славного воина, мудреца и силача Акбара".

Вообще в отличие от Виткевича Бернс в начале своей востоковедческой карьеры сделал один неверный вывод, который мешал ему потом всю жизнь. Бернс был твердо убежден в том, что лучший язык в разговорах с азиатами - язык пышноречивой персидской мудрости, исполненный намеков и иносказаний. В том же, что он несравненно выше всех этих афганцев, персов и индусов, Бернс никогда и не сомневался, вернее - такой вопрос никогда не приходил ему в голову. Поэтому в его речах проскальзывала снисходительность, а порой фамильярность. Дост Мухаммед однажды сказал ему:

- Не веди себя фамильярно ни с тем, кто выше тебя, ни с тем, кто ниже. Тот, кто выше, не ровен час, разгневается. Кто ниже - совершить может нечто для тебя опасное, возомнив себя тебе равным.

Бернс почувствовал себя неловко и, чтобы скрыть это, ответил шуткой:

- Спросили у царевича: "Кому из своих друзей царь приказал заботиться о тебе?" А царевич возразил: "Царь поручил мне самому заботиться о них".

Ответ был дерзким. Но Дост Мухаммед оценил по достоинству остроту и ответил с улыбкой:

- Все это так, но у меня седых волос больше, чем у тебя. Поэтому мой совет тебе следовало бы принять, а не превращаться в розовый куст, шипами усеянный.

В отличие от Бернса Виткевич говорил с Дост Мухаммедом откровенно, прямо, меньше всего заботясь о расцвечивании речи своей мудреными эпитетами и метафорами. Он справедливо полагал, что в беседах с умным человеком не следует казаться умнее или хитрее, чем есть на самом деле. Всегда и повсюду самим собою следует быть. Искренность, как полагал Виткевич, всегда должна быть искренностью, вне зависимости от обстоятельств, места или людей, тебя окружающих. Поэтому в беседах с афганскими друзьями он говорил то, что считал нужным говорить, не считаясь с тем, приятно это собеседникам или, наоборот, больно.

Вот именно за это качество Дост Мухаммед полюбил Виткевича и относился к нему не просто с благожелательством, но и по-настоящему дружески. 9

По долгу своей дипломатической службы Иван был обязан еженедельно посылать в Санкт-Петербург отчет обо всем происходившем в Афганистане. Это была, пожалуй, самая трудная для него задача.

Петербург требовал обобщенных стратегических данных. Виткевич же отсылал скупые сообщения, окрашенные его отношением к афганцам. Это сильно вредило Виткевичу. Чиновники азиатского департамента пожимали плечами; "Чего можно ждать от неверного ляха, попавшего к диким афганцам?" Поэтому друзья из Петербурга советовали Ивану:

"Да объясните же им, Виткевич, что нам дружба с афганцами нужна, а не холодное и равнодушное запоминание виденного и слышанного. Должно узнать душу народа, нравы его, обычаи - словом, то, что вы пытаетесь делать, - для того, чтобы истинную дружбу завязать".

Но Виткевич считал, что объяснять очевидное - оскорбительно не столько для него, сколько для того народа, который стал ему по-братски близок.

"Мерзавцы, - думал Иван, - равнодушные сердцем твари! Им ли делами восточными заниматься, где все - горение и страстность, где все - братская дружба или открытая вражда..." Глава четвертая 1

С адъютантом эмира Бернс встретился под вечер на пустынной в этот час мазари-шерифской дороге.