— Россия и Германия — это не Франция, патрон… Вы сами довольно часто использовали этот тезис в ваших статьях, и более талантливо, чем я. Франция — страна, всегда подвергавшаяся угрозам, страна, исторически разделенная, которую никоим образом нельзя разрывать надвое. Между тем вот уже десять лет…

— Кажется, Господи прости, ты собираешься прочесть мне лекцию о борьбе политических партий во Франции! Спасибо тебе… Но вот что, с меня довольно! Мне надо дописать статью, а тебе — исполнить мои распоряжения. И завтра отдел информации перейдет в ведение Бертрана… Мне жаль расставаться с тобой, малыш, я давно мечтал передать в твои руки газету… Да, это правда… Я тебе никогда этого не говорил, но часто об этом думал… Теперь с этим покончено… Ты сам знаешь, что я никогда не отступаю… Ты уступишь или уйдешь.

— Я уйду завтра же, патрон, или в конце месяца, как вам будет удобнее… мне хотелось бы, чтобы вы знали, насколько я вам признателен… и я навсегда сохраню воспоминание о нашей дружбе… Вы научили меня ремеслу… И относились ко мне как к сыну.

— Кажется, нечто подобное говорил Брут…

— Я литературой не занимаюсь… Я всегда любил и буду любить вас… вот и все.

— Верю в твою искренность… через двадцать лет ты признаешь мою правоту… Вот только меня уже не будет…

— Прощайте, патрон.

— Прощай, малыш… Скажи Венсану, что я никого не желаю видеть… И мы обо всем договорились, верно? Три колонки на первой полосе: «Смерть Бриньяка»…

Рождение знаменитости

© Перевод. Софья Тарханова, 2011

Художник Пьер Душ заканчивал натюрморт — цветы в аптечной склянке и баклажаны на блюде, — когда в мастерскую вошел писатель Поль-Эмиль Глэз. Несколько минут Глэз смотрел, как работает его друг, затем решительно произнес:

— Нет!

Оторвавшись от баклажанов, художник удивленно поднял голову.

— Нет, — повторил Глэз. — Нет! Так ты никогда не добьешься успеха. Мастерство у тебя есть, и талант, и честность. Но искусство твое слишком обыденно, старина. Оно не кричит, не лезет в глаза. В Салоне, где выставлено пять тысяч картин, твои картины не привлекут сонного посетителя… Нет, Пьер Душ, успеха тебе не добиться. А жаль.

— Но почему? — вздохнул честный малый. — Я пишу то, что вижу. Стараюсь выразить то, что чувствую.

— Разве в этом дело, мой бедный друг? Тебе же надо кормить жену и троих детей. Каждому из них требуется по три тысячи калорий в день. А картин куда больше, чем покупателей, и глупцов гораздо больше, чем знатоков. Скажи мне, Пьер Душ, каким способом ты полагаешь выбиться из толпы безвестных неудачников?

— Трудом, — отвечал Пьер Душ, — правдивостью моего искусства.

— Все это несерьезно. Есть только одно средство вывести из спячки тупиц: решиться на какую-нибудь дикую выходку! Объяви всем, что ты отправляешься писать картины на Северный полюс. Или нацепи на себя костюм египетского фараона. А еще лучше — создай какую-нибудь новую школу! Смешай в одну кучу всякие ученые слова, ну, скажем, — экстериоризация, динамизм, подсознание, беспредметность — и составь манифест! Отрицай движение или, наоборот, покой; белое или черное; круг или квадрат — это совершенно все равно! Придумай какую-нибудь «неогомерическую» живопись, признающую только красные и желтые тона, «цилиндрическую» или «октаэдрическую», «четырехмерную», какую угодно!..

В эту самую минуту нежный аромат духов возвестил о появлении пани Косневской.