Расчет оказался верным.

Я запрыгнул на сиденье, включил мотор и первую передачу и дал газу, успев напоследок бросить взгляд в зеркало заднего вида. Хозяин Текса продолжал душить шотландца в своих медвежьих объятиях, но на помощь последнему уже спешил Скарфейс, вооруженный бейсбольной битой. Бедняга Текс между тем лежал неподвижно на том самом месте, где его настиг роковой удар.

Будь оно неладно. Это не моя проблема. Хозяин Текса может сам о себе позаботиться. Кто он мне? В конце концов, надо быть прагматичным: каждый спасается сам. Если расклад не в твою пользу — отступай.

И все же… Парень не сделал ничего плохого, и если оставить его здесь, одному Богу известно, что с ним сотворят эти мерзавцы. Я слишком долго был полицейским — почти двадцать лет! — и, даже с учетом того, что в последние годы не являл собой образец защитника закона, не мог спокойно смотреть на очевидную несправедливость в отношении совершенно безвинного человека. Кружилась голова, к горлу подступала тошнота, но… Я оглянулся, отыскивая свободное для разворота пространство.

Примерно в сотне ярдов между деревьями слева от дороги открылась полянка. Я переключился на вторую, выкрутил руль, сдал назад, едва не врезавшись в сосну с другой стороны проселка, и развернул машину в обратном направлении. Вся операция заняла не больше двадцати секунд.

Выскочив к месту схватки на третьей скорости, я увидел Скарфейса с занесенной над головой битой. Шотландец, желая освободиться от тисков хозяина овчарки, сидел на своем противнике, осыпая его градом ударов. Бедняга лежал на спине в нескольких дюймах от Текса, защищая руками лицо и не думая даже об активной обороне.

Услышав шум двигателя, Скарфейс поднял голову и растерянно заморгал. В его распоряжении еще оставалась пара секунд, но потратить их с толком — например, отпрыгнуть в сторону — он не сумел. Мне же удача улыбнулась в третий раз: сначала с гелем, потом с битой и вот теперь с машиной, которая в этой ситуации сыграла роль танка.

От лобового удара Скарфейс перелетел через капот и тяжело ударился о ветровое стекло. На секунду он как будто задержался в этом положении, но я ударил по тормозам, и тело слетело на землю, оставив на стекле грязно-кровавое пятно. Включать дворники я не стал, но открыл дверцу и дал задний ход.

Устав колотить беспомощную жертву, шотландец выпрямился, но подняться в полный рост не успел — дверца ударила в лицо, и он упал на спину, пронзительно-жалобно вскрикнув от боли. Я слегка повернул руль, чтобы не наехать на хозяина овчарки, и остановился.

Сцена была жуткая. У дороги, ярдах в десяти от Текса, лежал на боку Скарфейс. Усач все еще корчился от боли, отчаянно растирая глаза. Шотландец распластался на траве, раскинув руки; лицо его пересекала зияющая вертикальная рана. Он был в сознании, но опасности уже не представлял. И наконец, хозяин собаки — тоже с окровавленным лицом — сидел перед своим любимцем, в ужасе таращась на него через разбитые очки.

Как бы то ни было, я не мог его ждать. Да, бедняга пережил тяжелые минуты и пребывал не в лучшем состоянии, но его жизни ничто не угрожало. Когда-нибудь он еще расскажет о случившемся своим внукам. С дополнениями и исправлениями.

Ощутив подступившую вдруг тошноту, я с усилием сглотнул, сдерживая рвоту. Секунда-другая, и в глазах прояснилось, а тошнота прошла. Потом опустил голову, чтобы нечаянный союзник не смог дать мое более-менее приличное описание, вдавил педаль газа и, объехав мертвого Текса, рванул к дороге. Скарфейс такого уважения не заслужил, и я даже не поморщился, когда под колесом что-то хрустнуло.