Я вижу, как он сбегает по лестнице, а потом слышу стук его башмаков по мостовой. Я слышу его голос и смех. Ему шел голубой цвет, и я заказывала для него блузы, курточки и пальто во всех оттенках голубого. Даже картуз. Мой золотисто-голубой принц.
Когда он был младенцем, то спокойно сидел у меня на коленях и смотрел на окружающий мир. Мне кажется, раньше всего он стал различать гравюры в гостиной и портреты над камином. Посасывая пальчик, он следил за всем происходящим своими круглыми глазенками, полными любопытства. Я чувствовала его спокойное дыхание, а его теплое тельце прижималось ко мне.
В такие минуты меня наполняло безмерное счастье. Я действительно чувствовала себя матерью. С Виолеттой, моим первым ребенком, я никогда не испытывала ничего подобного. Да, этот крошка был моим, именно я должна была защищать его и лелеять. Говорят, что матери больше любят сыновей, может быть, в этом кроется истина? Разве не для того мы рождаемся, чтобы производить на свет сыновей? Я знаю, вы любили свою дочь. Она была гораздо больше привязана к вам, чем ко мне.
Во сне я вижу Батиста спящим наверху, в детской. Я восторгаюсь его перламутровыми веками, подрагиванием ресниц. Мягкой округлостью щек. Его приоткрытым ротиком, медленным равномерным дыханием. Я часами любуюсь этим ребенком, пока Виолетта под присмотром няньки играет внизу с подружками.
Я не хотела, чтобы нянька прикасалась к моему сыну, когда он был младенцем. Я понимала, что не следует проводить с ним столько времени, но ничего не могла с собой поделать. Я сама хотела его кормить и ласкать. Он был центром моей жизни, и вы относились к этому доброжелательно. Не думаю, чтобы вы испытывали хоть малейшую ревность. Маменька Одетта точно так же вела себя с вами, поэтому вас это не удивляло. Я повсюду брала его с собой. Он был со мной, если я шла покупать шляпу или шаль. Все лавочники знали нашего сына, рыночные торговки звали его по имени. Но он никогда не хвастал своей известностью и не пользовался ею.
Вот уже двадцать лет я просыпаюсь в слезах, когда вижу его во сне. Мое сердце переполняет страдание. Рядом с вами мне было легче, потому что ночью я могла протянуть руку и почувствовать ваше надежное плечо.
Сегодня рядом со мной никого нет. Какая тишина, какой смертельный холод. Я плачу в одиночестве. Это единственное, что мне хорошо удается.
Бюсси-ле-Репо,
6 июля 1847 года
Маменька!
Я очень скучаю без вас Виолетты и папеньки. Но мне очень хорошо в Бюсси с Аделью и ее семьей. Поэтому не беспокойтесь. Я скучаю по дому. Здесь очень хорошо. Очень жарко. Вчера мы купались в пруду. Он не очень глубокий, старший брат Адели посадил меня на плечи и вымазался в грязи. Мать Адели готовит эскалопы. Я столько ем, что иногда у меня болит живот. Я скучаю без вас по вечерам, когда ложусь спать. Мама Адели целует меня перед сном, но она не такая красивая, как вы, у нее не такая нежная кожа и духи не такие. Пожалуйста, напишите мне еще одно письмо, почему письма так долго идут. Папа Адели не такой веселый, как папенька. Но все-таки он хороший. Он курит трубку и выдыхает дым вам в лицо. Здесь есть большая белая собака, которую я сначала боялся, потому что она вечно напрыгивает, но это она так здоровается. Ее зовут Принц. Вот бы и у нас была собака. Здесь есть еще и кошка, ее зовут Мелюзина, но она шипит, поэтому я ее не глажу. Я стараюсь писать как можно лучше. Брат Адели исправляет мои ошибки. Он хороший мальчик, я хочу быть, как он, когда буду большим, он на десять лет старше меня. Адель устроила вчера сцену, в ее постели был страшенный огромный паук, маменька, пожалуйста, посмотрите мою постель, чтобы проверить, нет ли там паука, я без вас скучаю и люблю вас, скажите папеньке и моей сестрице, что я их люблю.
Я почувствовала на своей груди чью-то ледяную руку и в ужасе закричала в полной тишине. Конечно, никого не было, да и кто мог бы отыскать меня здесь, в этой кладовке? Пришлось выждать, чтобы успокоилось сердце и восстановилось нормальное дыхание. |