— Кстати, не себя ли вы имеете в виду?

— Я отвечаю на ваши вопросы, мистер Минноч, а вот истолковывать мои ответы можете как пожелаете. Если вы спросите, что с моей точки зрения представляет собой Дэйв, я вам отвечу. Женщина его жизни не может стать таковой, что и расстраивает его.

— Хо! — вскричал лейтенант Минноч, придя в возбуждение и привстав на цыпочки с вскинутым кулаком. — Согласен, Дэйв Хобарт расстроен, но в силу совершенно другой причины. Эти Хобарты всегда были довольно забавной публикой, что ни для кого не являлось секретом. Только не требуйте у такого нормального человека, как Гарри Минноч, чтобы он сочувствовал греху, о какой бы религии ни шла речь. По крайней мере, такой простой человек, как Гарри Минноч, все видит насквозь.

— И что из этого? — вопросил дядя Джил, полуприкрытыми глазами рассматривая офицера полиции.

— Так это ясно как Божий день! Дэйв Хобарт расстроен потому, что женщина, к которой он вот уже столько времени привязан, — это его собственная сестра. Но этот ветреный и остроумный молодой джентльмен не может выносить те адские муки вины, на которые его обрекла больная совесть. Так что он убил свою сообщницу по пороку, надеясь таким образом избавиться от тяжелой ноши — как до него делали другие преступники в случаях, которые я могу привести. Он убил ее так ловко и, можно сказать, продуманно, что, остановись он на этом, мы бы никогда не смогли выдвинуть против него обвинения. Могли бы подозревать, да, и в самом деле подозревали, а вот доказать не смогли бы. Но мог бы он ограничиться только этим? О нет! Такие умные типы никогда не торопятся ставить точку. Он должен был внести и дополнительные штрихи, он должен был довести картину до совершенства — но он перехитрил сам себя, и мы его вычислили.

Хотя лейтенант Минноч старался хранить бесстрастие, его слова, обращенные к дяде Джилу, буквально сотрясали все вокруг.

— Гарри, — спросил окружной прокурор, — никак я уловил нотку триумфа?

— Может, и уловили, сэр. Не хочу говорить, что сообщал вам об этом, не хочу напоминать, что он уговорил вас. Я знал, что ему-то не угрожала никакая опасность; я знал, что он был убийцей. Но когда в субботу вечером вы попросили меня приставить к нему охрану, я подчинился начальству и поставил у его дверей О'Банниона.

— Вы уже выдвигали теорию, не так ли, что нападение в воскресенье днем было инсценировкой?

— Это больше чем теория, сэр. Он инсценировал все подробности нападения; он выдал кучу вранья, которое не могло бы обмануть и сущего младенца, не говоря уж о вас. Вчера днем я было начал приводить вам и мистеру Колдуэллу свои доказательства, а сегодня покончу с ними. Мои старания, без сомнения, повлекут за собой с вашей стороны попытку доказать, что никто чужой не мог войти в дом через боковую дверь, напасть на Дэйва и уйти из дома тем же путем.

— Частично так и есть.

— Ну и?..

Преисполнившись теперь уверенности, Гарри Минноч позволил себе быть снисходительным.

— Никто не входил и не выходил, мистер Бетьюн. Перед домом, как я показывал вам, сплошь лужи и грязь. И можете мне поверить, ни одна живая душа не могла бы подняться по этим ступеням, пересечь коридор, где нет ковра, в спальне нанести удар своей жертве и снова выйти — и все это без малейшего следа воды или грязи на полу. О'Баннион, который стоял неподалеку от двери, не слышал ни единого звука. И как мистер Дэйв объяснил все это? Человек с дубинкой был без обуви — это единственное, что он мог сказать.