Алиса не уставала спорить с ним:

– Вот еще, буду я ждать черного дня и отказывать себе во всем! А вдруг этот самый черный день никогда не наступит? Или не успеет наступить, потому что я умру раньше? А я хочу тратить деньги, которые я зарабатываю, так, как мне угодно, ведь это большое удовольствие – тратить так, как тебе хочется…

– Выходит, лучше купить футбольный мяч, или вазу, или лыжную куртку, неизвестно на кого рассчитанную, чем поберечь немного деньги?

– Да, по моему, так лучше, – безапелляционно ответила Алиса и в следующий раз привезла новый подарок Инне: старинный черепаховый лорнет.

– Это мне в комиссионном, из под прилавка устроили, – оживленно рассказывала Алиса. – Обычно такие вещи покупают театры или киностудии для реквизита, но сейчас не сезон, как мне объяснили, почти все театры на гастролях, а киностудии, наверно, набрались лорнетов и париков, вот таким образом лорнет достался мне!

Непритворно любовалась им, прикладывая его к своим глазам, потом отставляя далеко от себя.

– Что за красота, правда?

– Правда, – кротко ответила Инна. После сказала отцу: – Тетя Алиса – прелесть. Сразу поняла, что лорнет – это самое для меня необходимое!

– Просто она в своем репертуаре, – сказал Визарин.

– Папа, прошу тебя, только ты ничего не говори ей, а то она обидится, – попросила Инна. – Я скажу ей, что теперь читаю только с лорнетом…

– Говори что хочешь, – согласился Визарин.

Когда Инне пришло время окончить школу, Алиса волновалась за нее, пожалуй, больше, чем Визарин, и уж наверняка сильнее, чем Лиля.

Каждый экзамен, который Инна сдавала в школе, казалось, стоил Алисе немалого здоровья, обычно она приезжала в Серебряный бор и сразу же направлялась в школу, начиная там расхаживать по коридору и выкуривал при этом неисчислимое количество сигарет.

Кругом бегали сосредоточенные, взволнованные школьники, иные с удивлением оглядывали пожилую, очень худую, костистую женщину, которая нервно курила одну сигарету за другой и смотрела на всех невидящим взглядом.

Потом кто нибудь – учитель, или завуч, или пионервожатый, или даже уборщица – подходили к ней, просили не курить в коридоре. Она не спорила, послушно выходила во двор, начиная выхаживать там, то и дело поглядывая на часы.

Наконец, завидев Инну, бросалась к ней:

– Сдала?

Инна кивала, улыбаясь.

И тогда Алиса, встав у какого нибудь дерева во дворе, прижималась к нему лбом, долго стояла так, не стесняясь посторонних взглядов, что то говорила сама себе, закрыв глаза.

Как то Алиса призналась брату:

– Все повторяется. Я ведь только и делаю, что переживаю по очереди: то за тебя, когда ты учился, как сдаешь выпускные экзамены в школе, потом вступительные в институт, потом куда получишь направление на практику, потом куда тебя распределят, потом как к тебе отнесутся на работе, а теперь трясусь за племянницу.

– Сильнее, чем за меня? – спросил Визарин.

Алиса даже присвистнула:

– Никакого сравнения!

Он знал, так оно и есть на самом деле. И ни капельки не обижался на нее. И еще сильнее уважал Алису, потому что знал: лишь за себя, за одну себя Алиса никогда не тряслась, не волновалась…

* * *

– Девочка, я рад, что ты счастлива, – сказал Визарин Инне. – Смотри только не ошибись, не увлекайся, не сочиняй себе того, чего нет…

– Больше не ошибусь, – воскликнула Инна.