Спокойно, главное — спокойствие.

Самое сложное — уложить плитки, чтобы они не шатались. Ильгет набивала в пустые места припасенные мешочки с песком. И теперь восстановить швы, да так, чтобы было совершенно незаметно, что плиты вынимали. Ильгет быстро промазала стыки клеем, потом покрыла обычной серой краской, точно имитирующей цвет окружающих швов.

Надо обязательно зайти завтра и посмотреть днем. В мужской туалет, правда... ничего, она может обознаться, зайти случайно. В прошлый раз в коридоре не было никого.

Ильгет спала плохо в эту ночь. Ее тошнило. То ли от пережитого стресса, хоть она и выпила после возвращения чаю с мягкими каплями эссены, то ли все-таки от тяжелых мыслей об Андорине. Погибшем. Не стоит себя обманывать: то, что случилось в прошлый раз с ней самой, то, что она выжила — редчайшее исключение. Не стоит надеяться на спасение Анри. А о том, что сейчас с ним происходит, лучше совсем не думать. Иначе и вовсе не уснешь до утра.

Так хочется позвонить хоть кому-нибудь... поделиться. Поговорить с человеком, который понимает. Но нельзя, ничего нельзя.

Одиночество валится на грудь и темнотой сжимает шейные артерии. Кажется, не дожить до утра. Да и лучше бы... Вся жизнь — лишь ожидание смерти. Умирать никогда не хочется, но если рассудить здраво, как хорошо было бы умереть прямо сейчас, не вставая с постели. Без всякой боли, просто закрыть глаза, и... Неизвестность. Да, мы не знаем, что будет там. Рай, ад — все это абстракции. Не исключено, что ад — это просто атеистическое Ничто, а ведь что я спасена — тоже нет никакой гарантии... я только что заложила мину, зная, что от нее погибнут не меньше сотни человек. Пусть это война. Откуда мы знаем, как Бог относится к войне и прочим подобным делам на самом деле?

Да, неизвестность. Но ведь все равно когда-нибудь придется, не лучше ли сейчас... Как жаль, что нам не дано выбрать. У Мейлора есть строка: «Каждый умрет той смертью, которую придумает сам» (9). Но это лишь красивые слова, на самом деле такого выбора у нас нет. Анри никогда бы не выбрал ту смерть, которой умирает сейчас. И никто бы такую смерть не выбрал.

Под утро Ильгет забылась сном. Торопиться некуда. В Комитет раньше двух идти не стоит, Китани работает сегодня во вторую смену, с часу. Ильгет встала только в десять утра. Тусклое, слепое окно, с неба сыплет мелкая крупка. Как мало снега в этом году. Улицы совершенно чисты. Или теперь их просто полностью расчищают? Но ведь и сугробов нет.

Включила телевизор. Повторяли вчерашний «Городской час». Ильгет позавтракала, глядя в бодрое, веселое лицо школьной подруги. Может быть, так лучше... Почему я не сделала карьеры здесь, на Ярне? Почему вот Нела состоялась в жизни — а я нет? Да, я увидела Квирин в отличие от нее. Но стоило ли это — такой цены? Вернись я сейчас в прошлое — не согласилась бы на все это снова. Наверное.

Пусть им промыли мозги. Нам всем в той или иной степени их промывают. На Квирине тоже есть информационное давление. С той разницей, что мы об этом знаем и соглашаемся с этим. Разве плохо верить, что твоя Родина — могущественная и великая держава, что будущее прекрасно, что вся планета должна принадлежать Лонгину?

Куда лучше, чем быть предателем и врагом Родины.

— Ни в эпоху Первостроителей, ни во времена Реформ, — оживленно говорила Нела, — мы не знали такой заботы о человеке, такой свободы и возможности раскрыть свою личность буквально для каждого! Вот и Лэнди Тайгер решила попытать счастья и открыть свою собственную пирожковую! Пожалуйста, Лэнди, расскажите, как вы пришли к идее собственного бизнеса?

Кудрявая искусственная блондинка на экране залопотала что-то о самореализации. Ильгет вышла на кухню, вымыла посуду.