Звонок. Процедура глазка, открытия бронированной двери на шарнирах.

– Вам телеграмма.

Орловский приоткрыл дверь и, к своему несчастью, допустил неосторожность, не закрыл дверь на цепочку, Ниночкин васильковый взор смутил его. Еще один неверный шаг – Ниночка оказалась в прихожей. Дальше все произошло молниеносно. Джек ворвался, как ураган. Увесистый удар в лицо свалил Орловского на пол. Из носа его текла кровь, рот был крепко зажат огромной, поросшей рыжим волосом рукой Джека. Аспид и Воронок проскользнули в дверь легко, почти воздушно. Не люди, а летучие тати. Ну, а Ниночка скромно спускалась по лестнице, ее роль почтальонши была окончена, выступление было удачным.

Воронок и Джек отволокли Орловского в комнату, бросили на тахту. Вид у него был отнюдь не величественный: белая рубашка в крови, редкие седоватые кудри сбились, челюсть тряслась от ужаса. Он не спускал испуганного взгляда с Аспида. Орловский привык к почтению, к почти царскому обращению со своей особой, а тут вдруг удар тяжелого, как молот, Джекова кулака. Такого рода инцинденты у него были лет двадцать назад, когда он не сразу адаптировался в новой для него среде людей, изолированных от общества.

Аспид закурил и спросил издевательски вежливо:

– За четыре штуки отдаешь? Радуешься, что меня выставил? Не тот я человек, чтобы из меня наивного телка делать. Збруйский говорил: «Фуфель», а сам за четыре штуки сдаешь? Ах, Орловский, Орловский! Вы неисправимо жадны, жадны до того, что забыли, кого можно выставлять, а кого – нельзя. Я вам не ваши мальчики, из которых вы можете безнаказанно кровь, разбавленную пополам водкой, сосать. Джек, вытри ему сопатку, нехорошо пожилому джентльмену лежать с разбитым носом.

Джек пошел за мокрым полотенцем, а Аспид проскользнул в комнаты. Ругаясь и опрокидывая мебель, он искал выключатель. Орловский вытер мокрым полотенцем лицо и немного пришел в себя. Он встал и, пошатываясь, неуверенно пошел вслед за Аспидом. Джек и Воронок не мешали ему. Они были заняты делом – прятали в карманы безделушки с серванта. Воронок засовывал за пазуху массивную серебряную пепельницу, Джеку больше приглянулись американские и японские зажигалки, до которых Орловский был большой охотник. Аспид залез в иконный чулан и шумно его обыскивал, грубо перебрасывая доски. Наконец, он нашел Спаса, выволок его на середину комнаты, ощупал и только тогда обернулся к Орловскому, стоящему в позе Гамлета отца.

– Значит, сдаешь за четыре штуки? Знаете, Орловский, я еще милостиво с вами обхожусь. Ну, разбили вам мальчики нос? Велика беда – через два дня все пройдет. Они перестарались, я не давал им инструкций обходиться с вами так грубо. Просто велел немножко потеснить, чтобы вы не дергались. Вообще то вас надо отвести на кухню, влить вам в рот бутылку коньяку, чтобы при вскрытии вы воняли спиртом, и сжечь. Да, да, сжечь со всем вашим барахлом, из за которого вы готовы удавиться. Вы поступили со мной не по джентльменски, обманули, как базарный торгаш. Этот ваш реставратор Збруйский тоже хорош! Опять шашел, деревяшки, говорит, привезли, не стоило ездить! Сколько вы ему заплатили? Молчите. Я решил вас наказать. Если бы вы были порядочный человек, вы бы с четырех тысяч уплатили мне десять процентов, всего десять процентов, и вас бы не били в нос, к вам бы не врывались, вас бы не штрафовали. Всего десять процентов! Так принято между порядочными людьми. Четыре стольника, которых вы лишаетесь, – это именно та сумма, которой вы должны были бы поделиться.

Орловский молча, дрожа и выпучив глаза на Аспида, никак не реагировал на слова. Казалось, он от потрясения потерял дар речи. Но, когда Аспид понес мимо него Спаса, Орловский издал нечеловеческий вопль, наподобие тех воплей, которые издавали апачи, нападая на бизона, и, впившись в своего врага, укусил Аспида за плечо.