— Берегись, — повторила она. — Делай то, что велит сердце и совесть, но будь осторожен. Я не советую тебе складывать оружие, «сворачивать знамя». Я бы всю жизнь себя презирала, если бы теперь смалодушничала и сказала тебе: «Забудь про берилл!» Но мне страшно... Мне кажется, случится что-то плохое.
Она вздрогнула, потом улыбнулась, поправила волосы.
— Только бы это плохое не обрушилось на твою голову, — сказала она.
Когда через несколько минут колонна догнала их, Вылю Власев притворился, что не замечает Андрея. Однако остановился, вытащил свою записную книжку и на букву «А» — под характеристикой Андрея — написал: «Очень быстро ходит и по ровному месту и по горам. Иметь это в виду при подборе пар. Лицо Рашеевой побледнело, очевидно, от перенапряжения сердечной мышцы».
Картограф Делчо Энев поморщился, увидев рядом с Андреем лаборантку, но нашел в себе силы заговорщически подмигнуть ему: «Давай, давай, мы в этих делах разбираемся, не бойся!» А Павел Папазов отозвал его в сторону.
— Так-то ты соблюдаешь дисциплину? — спросил он. Парторг казался спокойным, но голос его звучал необычно холодно и резко.
— А чем я нарушил дисциплину? — удивился Андрей.
— Чем? — Папазов помолчал. — Ты что, правда наивный или притворяешься? Пожалуй, притворяешься. Но здесь тебе не кабинет инженера Спиридонова. Здесь такие номера не пройдут, любезный! Мы на местности, в горах, у границы, — в такой обстановке мне не до учтивости. Поэтому я скажу тебе прямо, без всяких уверток: я запрещаю тебе деморализовывать людей своим индивидуализмом! Как парторг запрещаю тебе! Что это будет, если все начнут отделяться от коллектива и шататься, кто где хочет и как хочет. Бригада мы или шайка башибузуков? Ты — вперед, другой — назад, третий — налево. Что ж это получится, я тебя спрашиваю? Что получится, если все будут брать с тебя пример? Ты коммунист, твое поведение должно быть безукоризненным, ты должен делать все, чтобы сплачивать коллектив. А ты бежишь от него, проявляешь интеллигентский индивидуализм, разрушаешь коллектив! Разве так можно!
Слова парторга были очень неприятны, больно кололи Андрея, но он слушал, опустив голову. «Папазов прав, — думал он, — не надо было отделяться от колонны и убегать вперед». Андрей чувствовал себя, как провинившийся игрок, которому судья делает справедливое замечание.
— Я тебе сказал вчера вечером, — продолжал Павел Папазов, — партийная организация будет заниматься твоим поведением, и ты не думай, что тебя погладят по головке за эту глупую проделку со Спиридоновым. Я тебе уже советовал: чтобы наказание было не слишком тяжким, обдумывай свои поступки, старайся быть самым дисциплинированным, делай все, что в твоих силах, чтобы искупить свою вину. Я тебя любил и даже теперь люблю, несмотря ни на что, поэтому я снова повторю тебе это, но теперь уже в последний раз: будь примерным среди примерных! Не сторонись товарищей, общайся с ними, доверяй им все, что у тебя на сердце. Почему ты не посоветовался со мной, прежде чем решиться на эту глупую выходку с планом? Я сказал бы Спиридонову, что у тебя нет никаких серьезных данных, что твоя гипотеза, по существу, еще лежит в области фантазии и что ему не стоит требовать у тебя геодезическую схему. Да, и тебе не пришлось бы идти к нему с первой попавшейся чепухой! Именно так! И всего этого не случилось бы, если бы ты предварительно со мной посоветовался. Я люблю юношеские дерзания, и, когда прошлой осенью ты заговорил об этом берилле — ты это очень хорошо знаешь, — я один не засмеялся тебе в глаза. Не засмеялся, хотя был глубоко убежден, что ты просто бредишь. Молодые люди бредят путешествием на Марс. И пусть! Самые невероятные фантазии лучше, чем мещанская успокоенность. Лучше предаваться таким мечтам, чем пьянствовать и терять время на покер и бридж. |