|
Люди редко поступают так во имя любви и даже, как это ни печально, во имя Бога. Хорвати закрыл на мгновение свой единственный глаз, потом продолжил: — Но я сам не раз становился свидетелем того, что они довольно часто делают это из страха. — Однако мы кое о чем забываем, граф, — снова заговорил кардинал. — Во многих областях Италии существует праздник дураков, когда сумасшедшим позволено вытворять все, что им хочется. Разве такого не существует в Валахии? Ведь появлялись же слухи о том, что Дракула спятил. Так почему бы нам не списать на это некоторые его поступки? — Но это совершенно невозможно совместить, господа, — возразил Петру. — Сумасшедший прагматик!.. Это звучит как-то очень странно. — Напротив, молодой человек. Почти все итальянские князья, которых я знаю, как раз полностью соответствуют такому определению. Гримани усмехнулся и продолжил: — Хотя в том, что здесь говорилось, есть нечто такое, что меня особенно занимает. Мне уже приходилось слышать о преступлениях Дракулы, об ужасах, которые он творил, в том числе и об истории с любовницей. Прежде все утверждали, будто эта женщина была убита. — Легат повернулся к средней исповедальне. — Однако она перед нами и сама рассказывает, как все было. Во что же нам верить? Все посмотрели в ту же сторону, куда и кардинал. Илона, конечно же, не могла разобрать, о чем они говорили. Она лишь слышала, как в соседней исповедальне плакал Ион. Женщина прислушивалась к его вздохам и рыданиям и вспоминала свои собственные слезы. В тот самый день будущая монахиня плакала от тоски, от мучительной душевной боли. Такое случалось с ней только два раза в жизни. В первый раз это произошло после того, как возлюбленный изрезал ее ножом. Уже по пути в монастырь Илона ясно и бесповоротно поняла, что же на самом деле сделал Влад. Ей стало ясно, что она уже никогда больше не увидит его. Во второй раз женщина зарыдала, когда оказалось, что ее предположение не оправдалось и она все-таки увидела своего князя, точнее, то, что от него осталось. Но это уже не имело никакого значения. Только Илона могла ответить на вопрос, который задал кардинал. — Верьте тому, что я сказала. Теперь вы знаете все, — негромко сказала она. — Сперва князь распорол мне грудь кинжалом поперек, а потом завершил изображение распятия, проведя линию от горла до самого низа. — Святотатство на святотатстве! Петру подошел к исповедальне Илоны. — Что вы еще можете рассказать об этом? — Только одно. Теперь голос женщины звучал громче и увереннее. Она решилась поведать о том, что каждую ночь возвращалось к ней и виделось так ясно, словно произошло вчера. — Когда он приставил нож… туда и сделал разрез в том месте, мне было страшно больно. — Монахиня вздохнула. — Но самый страшный удар нанесло мне вовсе не острие кинжала. Окончательно меня сломила его единственная слезинка, которая упала мне на грудь. Других я никогда не видела. В зале повисла тишина. Ее нарушало только потрескивание огня в канделябрах, да перья писцов монотонно скрипели, занося рассказ на пергамент. Через мгновение Илона продолжила, но настолько тихо, что слушателям пришлось подвинуться, чтобы разобрать ее слова: — Влад называл меня своим убежищем, своим отдохновением. Этой единственной своей слезинкой он попрощался со мной, с тем единственным счастьем, спокойным и безмятежным, какое знал за всю свою жизнь. |
