Гуннар ликовал:

– Реки Хель!

Никто из нас не разделял его восторга. Мы слышали негромкие мучительные стоны, не вполне человеческие, слышали булькающие звуки вроде тех, что в последние мгновения жизни издает тонущий ребенок. То и дело раздавались удары и шипение, похожее на шепчущие голоса. Мы сосредоточили внимание на ритмичном движении весел. Их плеск оставался единственным знакомым звуком, в котором наше измученное страхом восприятие находило опору.

Вновь послышался хриплый голос Лейфа Маленького. Казалось, он бредил.

– Эливагар, Лейфтр и Слид!- крикнул он.- Вы слышите их? Это реки Нифльхейма. Река ледников, река клятв и река обнаженных мечей!

Неужели вы их не слышите? Мы низвергнуты в преисподнюю! Это шумит Хвергельмир, великая пучина, которая целиком затягивает в свою пасть корабли!- Лейф забормотал что-то, упрекая себя в том, в юности не был достаточно смел и дерзок. Он надеялся, что его гибель будет приравнена к смерти воина. Он не был верующим, но всегда старался соблюдать правила. Потом он вновь пожаловался, мол, это не его вина, что он не расстался с жизнью в бою. Лейф Большой пытался заставить его умолкнуть. Но даже причитания Маленького не остановили мерный скрип весел. Гребцы полностью отдались своему тяжелому труду, надеясь, что он каким-то образом оправдает их в глазах Судьбы и позволит им войти в рай.

Молящие голоса взывали к нам. Чьи-то руки хватались за борта корабля, пытались цепляться за весла. Но матросы продолжали размеренно грести, а голос Гуннара, отсчитывавшего ритм, возвысился над всем прочими звуками. В его голосе слышались злость и отвага; он требовал неукоснительного подчинения.

Весла окунались в воду и поднимались в воздух. Проклиная темноту, Гуннар обратился к Королеве мертвых с вызывающей речью:

– Знай же, госпожа Хель, что я уже мертв. Но меня не нет ни в Нифльхейме, ни в Валгалле! Я умираю вновь и вновь, ведь я – Гуннар Обреченный. Я уже был на грани забвения и знаю свою судьбу! Тебе не испугать меня, Хель, меня ждет нечто пострашнее, чем ты! Когда я умру, жизнь и смерть погибнут вместе со мной!- Его оскорбительный хохот эхом разнесся по мрачным чертогам. И если где-то там скрывалась бледная богиня, чей нож звался Истощение, а блюдо – Голодом, то, услышав этот смех, она могла решить, что наступил Рагнарёк, и рог Судьбы возвестил конец света. Она бы не догадалась, что это смех человека. Отвага Гуннара была достойна Валгаллы, но не Нифльхейма.

Дерзость Гуннара воодушевила его людей. Более мы не слышали стенаний Лейфа Маленького, в котором проснулась богобоязнь.

Словно в ответ Гуннару звон металла стал громче. Человеческие голоса зазвучали более упорядоченно, складываясь в слова, но никто из нас не знал этого языка. Из ледяной тьмы послышались другие, менее отчетливые звуки – вздохи, бульканье, чмоканье, похожее на предсмертный хрип старухи. Но весла продолжали мчать корабль вперед, будто стрелу, подчиняясь ударам кулака Гуннара и его ритмичной песне.

Потом он прекратил петь.

Вновь воцарилась тишина, нарушаемая только мерным скрипом уключин. Под нами дрогнула палуба. Послышался стонущий голос.

Закружил сильный ветер. Казалось, огромная рука ухватила корабль за днище и начала поднимать его кверху. Однако нас скорее погружали в воду, чем выталкивали из нее.

Мой рот наполнился солью, и я судорожно вздохнул, цепляясь за все канаты, до которых мог дотянуться. В темноте загремел хохот Гуннара.

Он вновь запел – казалось, он направляет судно прямиком в водоворот.

"Лебедь" затрещал, словно жалуясь – за все время, проведенное на его борту, я ни разу не слышал подобных звуков. Корабль сильно накренился, и теперь скрип весел не совпадал с ритмом песни Гуннара.

Послышался громкий хруст. Я решил, что судно разламывается на части.

Потом раздался громовой аккорд.