— Хорошо, — согласился Перкар, хоть ему и хотелось мчаться к потоку очертя голову.

«Каким же старым я выгляжу», — подумал Перкар, глядя на свое отражение в спокойной воде. Откинув капюшон, он видел теперь недавно появившиеся морщины, нестриженые волосы, тусклые серые глаза — а ведь когда-то он гордился их блеском и живостью. Перкар неожиданно обнаружил, что стал удивительно похож на своего отца; эта мысль снова вызвала такую острую тоску по дому, что у юноши закружилась голова. Выше по течению речки, много, много выше, лежали отцовские пастбища. Может быть, лист, проплывающий сейчас у ног Перкара, упал в воду как раз там… Слезы затуманили глаза юноши.

— Ты всегда так печален, — сказала богиня, поднимаясь из воды. — Всегда, всегда, с самого начала.

Она тоже казалась старше. Кожа богини все еще была белее снега на холмах, глаза все так же сияли янтарным блеском, но в черных как смоль волосах появились серебряные пряди, лицо, которое раньше было гладким мрамором, прочертили морщины. И все равно она оставалась самой прекрасной из женщин; при виде ее у Перкара перехватило дыхание.

— Богиня… — прошептал он.

— Та же, но и не та, — ответила она. — Ниже по течению я старше, у меня больше детей. Но я помню тебя, Перкар, помню твои объятия и поцелуи, твои глупые обещания.

Она вышла из воды, протянула руку и погладила тонким пальцем его по подбородку. Несмотря на ледяной ветер, ее рука была теплой. Обнаженное тело покрылось пупырышками, но это был единственный признак того, что ей холодно.

— Что с тобой сделали, милый мой? — спросила богиня, касаясь выпуклого шрама на шее Перкара — там, куда вонзилось копье. Ее рука скользнула по его груди, где под паркой шрамы змеились, словно толстые белые гусеницы.

— Я сам навлек это на себя, — пробормотал Перкар.

— Ради меня, — поправила его богиня.

— Да, по крайней мере я так думал.

Богиня обняла Перкара, хотя грубая парка, должно быть, царапала ее нежную кожу, и прижалась щекой к его щеке; тело ее было теплым, почти горячим.

— Я ведь пыталась остановить тебя, — напомнила она Перкару и отстранилась. Перкар стоял перед ней, не зная, что делать и что говорить. — Я пыталась остановить тебя, — повторила богиня.

Перкар с несчастным видом пожал плечами:

— Я тебя любил. И делал глупости.

Богиня кивнула:

— До меня дошли слухи, издалека, из-за гор. Он ведь поет о тебе, пожирая меня. Ты чувствуешь себя возмужалым, Перкар? Ты чувствуешь, что стал подходящей парой богине?

— Нет, — ответил Перкар тихо, но твердо. — Нет, ты была во всем права.

— Чего же ты хочешь от меня теперь? — Голос богини прозвучал резко. Вот такая она всегда и была: ласковая и жестокая, дарующая утешение и гневная — все разом.

— Я хочу одного: чтобы ты меня простила.

— Простила тебя? — Она повторила его слова, как будто не поняла их, как будто это были слова неизвестного ей языка.

— Простила мне то, что я убивал ради тебя. Простила мне… — Перкар искал подходящие слова, но, хоть он и обдумывал предстоящий разговор, сейчас они все куда-то делись.

— Простила тебя… — повторила богиня, медленно качая головой. — Люди так много всего совершали ради меня все эти годы, так много всяких глупостей. Знаешь, раньше я не пыталась остановить их — меня их глупости забавляли. Но кровь той девушки, в чьем обличье ты меня видишь… Ох, она спит иногда так долго, но все же временами я становлюсь почти человеком.