Поезд может переместить тебя из одной географической точки в другую, думал Альварес, но он не в силах увезти тебя от самого себя. Слабый огонек примуса лишь частично объяснял непроницаемость тьмы, окольцевавшей его усталое тело. Тьма была не снаружи, а внутри него, жила в нем, изводила его.

Несколько минут назад в проеме огромной раздвижной двери вагона замелькали огоньки провинциального города. Подъезжая к станции, поезд издал протяжный гудок. Свет проносившихся уличных фонарей чертил внутри вагона затейливые узоры в виде снующих лестниц. Эти лестницы-тени почему-то напомнили Альваресу решетки тюремной камеры.

Состав с грохотом миновал переезд. Пронзительный звон предупредительного сигнала вызвал у Альвареса еще большее уныние. Любой железнодорожный переезд болезненно напоминал о прошлом. Чуть ли не в сотне метров от такого же переезда был обнаружен минифургон, в котором находились его жена и двое детей, — смятая в лепешку машина лежала на боку, напоминая вздувшуюся гантель.

Прошло два с половиной года, а Альварес постоянно думал о них, мысленно продолжал общаться с ними, как с живыми. Там, где у человека должно находиться сердце, у него осталась лишь щемящая, неизбывная боль.

Друзья пытались его успокоить, говорили, что все образуется, но они ошибались. Он потерял все, и остальное для него не имеет значения. Какой теперь может быть сон? Какая, к черту, может быть жизнь? Скорбь снедала все его существо, взяла над ним верх, сделав своим рабом, полностью подчинив своей власти. Но у него была цель, и эта цель поглотила его: за тот кошмар, который случился с ним и его семьей, обязательно заплатят, и заплатят сполна. Даже если для этого придется умереть…

Последние полтора года в средствах массовой информации то и дело появлялись сообщения об очередном крушении поезда. Сначала в Алабаме сошел с рельсов грузовой состав, потом в Канзасе, остальные крушения произошли к западу от Скалистых гор. Причины назывались самые разные: иногда обвиняли машиниста, иногда погодные условия или технические неполадки. Сколько крушений, столько и лжи. Вначале Альварес не строил грандиозных проектов, план сложился позже и как-то сам собой. Хотя он и не прочил себя в террористы, тем не менее в террористы угодил: назавтра он условился о встрече с продавцом взрывчатки. До сих пор Альварес никогда не действовал согласно сценарию — всегда по наитию, но сегодня вдруг его осенило — он должен стереть с лица земли компанию «Нозерн Юнион», свести под корень это железнодорожное чудовище. На меньшее он не пойдет. Он сам выбрал себе роль Давида и бросил вызов Голиафу.

Помешивая пластиковой ложечкой суп, он вдруг заметил какую-то тень. В товарном вагоне мелькающие тени — дело обычное, их никто не замечает. Другое дело — неподвижная тень, не обратить на нее внимания невозможно. Тень, которую заметил Альварес, отбрасывало что-то — или кто-то, — находящееся снаружи. Эта тень медленно двигалась, смело пробираясь по внешней кромке вагона. Альварес сразу почувствовал неладное. Скорее всего, какой-нибудь пьяный или полоумный бомж учуял дразнящий аромат горячего супа и обезумел от голода. Нормальный человек на такое не отважится. Кроме того, надо быть или очень сильным, или очень голодным, чтобы, рискуя жизнью, отправиться за банкой похлебки по кромке вагона. Альварес поднялся, чтобы заблокировать вход, но было уже поздно. Тяжелая дверь распахнулась — ее раздвинули одной рукой, — что тоже под силу не всякому.

Альварес отступил вглубь вагона. В темном проеме двери маячил силуэт безликого гостя. Рослый, широкоплечий громила с боксерской шеей щелкнул электрическим фонариком.