— Бож-ж-же…

Я отвожу взгляд, стараясь справиться с приступом тошноты. Румяные поросята-лечон, рядами выложенные на рыночный прилавок, скалятся лаковыми мордами, будто смеются надо мной: съел, мальчишка? Сопляк. Щенок. Вздумал тягаться с целой империей. А о Великой ложе ты подумал? Руководители лож и империй, когда им перестают помогать стволовые клетки, пластика и филлеры, твоих близнецов не то что друг с другом скрестят или на золотое питье пустят — на атомы разберут. Заживо.

— Как же их спасти-то? — бормочу я, словно в лихорадке.

— Эмиля-Эмилию спасти может только чудо. — Голос Джона сух и безнадежен. — Одно такое чудо у меня есть, оно все еще мечтает вырвать у мирового масонского заговора свой кусок.

— Король?

— Ну конечно.

— Он что, тоже масон?

Джон смеется тихо, угрожающе — само зло, затаившееся в ожидании. Истинный Кадош.

— Он антимасон. Псих, которому кажется, что власть уводят у него из-под носа. Что все кругом захвачено магическими системами, которые соперничают друг с другом.

— Какими магическими системами? — недоумеваю я. Похоже, все Кадоши разговаривают шифром, есть в этом надобность или нет, срабатывает привычка прятаться от мира и даже друг от друга. Надо к этому привыкнуть.

— У Берроуза есть такая фраза: «Все религии — это магические системы, соперничающие друг с другом», — машет рукой Джон. — А у Короля есть одна любопытная теория. Он считает, будто реальные, более того, главные правители — это мафии. А главные соперники мафий — секты. Ну и религии, вероучения — все, что требует от человека беспрекословной веры.

— Так вроде мафиям вера и не требуется, они преданность себе покупают, — удивляюсь я.

Джон смотрит на меня внимательно и снисходительно, точно учитель на неглупого разгильдяя, который надеется обойтись без зубрежки, своими мозгами.

— Ты уверен? И сколько будет стоит твоя собственная жизнь и смерть?

Эмиль, вот сколько это будет стоит. Его тонкая, прозрачная, как у девушки, легко краснеющая кожа, его изящные руки и ноги, его гибкая талия, его узкий член, его крепкий маленький зад. Его стоны, его всхлипы, его объятия и поцелуи. Его безопасность. Его одиночество. Я не стану отрицать: я хочу, чтобы Эмиль был мой и чтобы он был один, без разрушающей его сестры, без долга перед семьей, без всех этих лживых, бесполезных ублюдков, осевших в галерее предков. Хочу, чтобы у Эмиля случилась амнезия и он поверил, что мы вместе с самого детства, что у него нет никого, кроме меня. Хочу расплавить его и вылепить заново. Я даже не отрицаю, что ничуть не добрее и не порядочнее тех, кто пытается заполучить Эмиля сейчас. Отрицания никогда не хватает надолго.

Тому, кто даст мне все, чего я хочу, достанется не только моя преданность, но и моя вера в бога. В его земное воплощение.

— Вот видишь, — говорит Джон, будто прочел все мои мысли. Хотя кому, как не Джону, знать, чего я хочу от нашей, по его словам, авантюры. — Стоит заплатить тем, чего за деньги не купишь, и человек весь твой. Такая власть посерьезней шантажа и коррупции.

— Король что, собирается исполнять сокровенные желания своих подданных? — Какие, оказывается, нестандартные натуры эти мафиози средней руки! — Он что, маньяк?

— Да какой он маньяк! Особенно по сравнению с нами, — без тени иронии отвечает Джон. — Так, мечтатель.

— Действительно. — Пытаюсь подпустить иронии в голос, но не получается. Кадоши — клан, в котором маниакальность выводится и оценивается как свойство породы. — И все-таки странно, что Король зациклен на Ребисе.