Прошло три дня с тех пор, как Долорес и Мария переехали ко мне. Долорес вставала раньше меня и каждое утро готовила мне яичницу. Яйца мне даже немного надоели, но я ничего не говорил, боясь ее смутить. Долорес ухаживала за Марией и больше почти ничего не делала: она рано ложилась спать, и я решил, что она восстанавливает силы. Ее лицо уже не было таким усталым и осунувшимся, а вид и голос стали энергичнее. Я дал ей сто долларов на покупку одежды для Марии и других необходимых вещей.

– Потратьте всё, – сказал я Долорес.

И после пары минут протестов она так и сделала. Спустя всего несколько дней они обе начали вести себя раскованнее, что мне нравилось. Мария обследовала дом: открывала ящик с моим нижним бельем, лазила в кухонные ящики, поработала ножницами над старыми номерами «Уолл‑стрит джорнал», превратив их в кривые длинные полоски. Долорес немного украсила их спальню, поставила в столовой вазу с несколькими желтыми нарциссами из сада. Теперь их кухня сияла чистотой, а холодильник был заполнен продуктами. Иногда Долорес готовила мне блюдо, которое она называла «тостонес»: размятые бананы, которые жарились и подавались с чесноком. Я думал, что оно мне не понравится, но мне понравилось. Я пока не задавал вопроса относительно банки с водой, которую Долорес поставила в гостиной на низкий столик у окна. И каждый вечер по дороге домой я что‑нибудь покупал для Марии: книжки, акварельные краски, марионетку из «Улицы Сезам».

Но в те первые дни, несмотря на приятный характер общения, мы с Долорес разговаривали очень мало, и наше молчание не было непринужденным. Я был уверен, что она думает про мужа, думает о том, что он делает, что ей удалось от него вырваться, или о том, что ей делать дальше. Гектор был невидимым игроком, мужчиной, который убил двух собак, чтобы добраться до Долорес и Марии. Мне хотелось увидеть, что это за человек. И, как мне казалось, я мог это сделать без риска: хотя Гектор и знал мое имя, но он не знал, как я выгляжу и где живу.

В то утро я сказал Долорес, что собираюсь уйти. А когда я пошел попрощаться с Марией, то увидел, что она сидит в моей кровати и смотрит утренние мультфильмы, которые шли по одному из кабельных каналов телевидения «Большое Яблоко». Все администраторы Корпорации в Нью‑Йорке пользовались им бесплатно. Было странно, что именно отец Марии установил аппаратуру для приема этого канала – если не в моем доме, то в других домах города. Но это было всего лишь началом, и я на минуту задержался, наблюдая за Марией и размышляя над иронией судьбы. Мультфильмы шли по детскому кабельному каналу, десять процентов акций которого принадлежали Корпорации. Мы получили эту собственность – стоимостью приблизительно в двадцать три миллиона долларов, насколько я помнил, – просто в обмен на предоставление каналу права пятилетнего использования части обширной целлулоидной коллекции Корпорации, многие экспонаты которой были созданы в 1950‑е годы. Я занимался этой сделкой четыре года назад. Это была небольшая сделка, но я провел ее с неким изяществом, чем очень гордился. Большинство владельцев детского канала были довольны соглашением, поскольку они получили материалы для программ, да и престиж Корпорации работал на них. Но и Корпорация получала реальную выгоду.