Поэтому я не жалуюсь и не прошу, чтобы нас оставили в покое. Наоборот, с охотой рассказываю про все нововведения.

Конечно, есть вероятность, что информация может уйти налево, к японцам, но, думаю, рано или поздно – это все равно произойдет. Сейчас важнее не сохранность секретов, а подготовка, причем в массовых масштабах.

В часть приезжает репортер с фотографом. Лицо репортера кажется мне подозрительно знакомым, особенно пухлые обвисшие усы.

– Гиляровский, Владимир Алексеевич, «Русские ведомости». Пишу фронтовые заметки, – представляется он и с любопытством смотрит на меня. – Слышал о вас много необычного, господин штабс-ротмистр. Признаюсь, был изрядно заинтригован и потому приехал, чтобы увидеть все собственными глазами. Ну и узнать вас получше.

Точно! Теперь вспоминаю, где его видел. Это же сам король российской журналистики, дядя Гиляй! Большой знаток Москвы и патриот Родины!

Он-то мне и нужен.

– Давайте по-простому, без чинов и званий. Николай Михайлович Гордеев, – улыбаюсь я. – Рад вашему визиту! Думаю, нам есть о чем с вами поговорить, Владимир Алексеевич!

Глава 13

Гиляровскому чуть за полтинник. Это по меркам моего бывшего времени – почти молодость, а тут, в начале двадцатого века, такой возраст считается уже чуть ли не старостью.

Но «дядя Гиляй» полон сил и кипучей энергии.

Вислые усы, крупный нос, лихо заломленная коническая каракулевая папаха – вылитый Тарас Бульба.

– Показывайте, как тут у вас все устроено, батенька! – Его мощная и несколько грузноватая фигура бывшего циркового борца и бурлака так и пышет здоровьем.

– Ступайте за мной, Владимир Алексеевич.

Веду его по расположению: солдатская столовка – ряд столов и скамеек под дощатым навесом с плетенными из соломы стенами-матами, полевая кухня, военно-полевой сортир – в наибольшем удалении от места приема пищи, дабы не разводить антисанитарию.

Длинный ров, чтобы разом хватило на одномоментное отправление больших и малых нужд примерно трех десятков бойцов, сверху устроен дощатый насест с «очками» и длинными, сколоченными из крепких жердей треугольными «козлами».

Перекладины на «козлах» позволяют уверенным пользователям сидеть не орлами, балансируя над отхожим местом, а цивилизованно, как на стульчаке, отправлять естественные надобности.

От непогоды и посторонних взглядов уборная прикрыта такими же плетенными из соломы стенами и крышей.

Дядя Гиляй удовлетворенно кивает, понимая солдатские нужды.

– Гляжу, Николай Михалыч, вы о санитарии изволите заботиться? – Гиляровский указывает на длинный умывальник на полтора десятка персон, устроенный на входе в клозет.

Умывальник представляет собой деревянный коробчатый желоб, устроенный несколько в уклон, дабы вода естественным образом из него стекала и не застаивалась, и длинную трубу из сочлененных между собой толстых полых стволов бамбука с деревянными коническими клапанами, называемыми в просторечии «сосками».

Вода в бамбуковую трубу подается из большого деревянного бака, сколоченного эскадронным умельцем-бондарем.

– Зачем добавлять работы армейским эскулапам, Владимир Алексеевич? Им и так есть чем заняться. Да и боец уместен в бою, а не страдающим от дизентерии в госпитале.

Дядя Гиляй понимающе хмыкает.

– Здорово все у вас, по уму сделано. Есть чему поучиться. А то мне прежде приходилось бывать в таких расположениях, где офицерам нет никакого дела до их подчиненных.

Вздыхаю.