– Господин штабс-ротмистр, до позиций противника полверсты, – это командир мобильного взвода корнет Трубецкой.

– Корнет, тачанки к бою. Мичман, по крику выпи открываете огонь минами. Жалдырин! Как господин Власьев отстреляется, бей ракетами. Цель – вражеские окопы. На всё – семь минут. Трубецкой, по окончании артподготовки выдвигаете тачанки с пулеметами на дистанцию прямой наводки, поддержите нас огнем. Бить по всему, что высунется над бруствером. Кроме белых флагов. И слушайте Буденного с Жалдыриным, Андрей.

– Я офицер, а вы предлагаете подчиняться унтерам? – багровеет потомок знатного рода.

– У этих унтеров, князь, опыта боевого пока побольше вашего. О вас же забочусь.

Трубецкой фыркает, однако берет под козырек. Чует мое сердце, в ближайшем будущем могу еще не раз столкнуться с подобной проблемой. Надо при ближайшей оказии провести «полит-работу» с молодыми офицерами. Пусть убавят гонору и не показывают характер, где не нужно.

Тачанки останавливаются, разворачиваются для минометного залпа. Подробностей не вижу, бегу к штурмовой группе. Аннибал и Скоробут несутся за мной. Спиной чувствую их горячее дыхание. Загоняю подчиненных, но иначе нельзя. Отдыхать будем после боя.

Штурмовики с приданными разведчиками и добровольцами, среди которых, словно настоящий Тарас Бульба, возвышается Гиляровский со своими вислыми усами и в залихватски сбитой на затылок папахе.

Бросаю на мое воинство внимательный взгляд. Спасибо финскому троллю – у всех в руках мощные дробовики. Быстро он с ними подсуетился.

– Корнет, дымовые шашки готовы?

Командир штурмового взвода кивает. Он очень собран и бледен.

– Не тушуйтесь, Женя. Самурай не боится смерти, потому что уже мертв.

– В смысле?

– Избрав военную стезю, вы должны понимать, что просто находитесь в отпуске у Смерти. Так понятно?

Измайлов, поразмыслив, кивает. Есть все-таки что-то в восточной философии.

Ветер на японские позиции.

– Поджигайте шашки.

Густой едкий дым тянет на захваченные японские окопы. В окопах слышны тревожные свистки японских унтер-офицеров, гортанные крики. Дым наползает на брустверы окопов и скрывает их своей пеленой.

Кричу выпью. Надеюсь, у тачанок услышат сигнал.

Тонкий приближающийся многократный свист. Разрывы накрывают японские позиции.

Я точно знаю, сколько мин у Власьева. Загибаю пальцы, считая про себя. Всё, эту часть марлезонского балета отстреляли.

Измайлов в напряжении смотрит на меня, ждет отмашки.

Отрицательно мотаю головой: рано.

Приближается ужасающий, выворачивающий душу наизнанку вой ракет. Даже меня оторопь берет, что уж говорить об остальных моих бойцах. Про японцев даже стараюсь не думать.

Молодцы китайцы – отличные свистелки придумали.

Разрывы накрывают захваченные японцами окопы. Через минуту все повторяется. Всё. У Трубецкого в распоряжении остался последний комплект ракет. Наш резерв.

– Лукашин, отводи противнику глаза!

– Щас, вашбродь.

Характерник замирает, словно уходит куда-то вглубь себя.

– Командуйте, корнет, – толкаю Измайлова в бок.

Тот мгновенно реагирует:

– Отряд! В атаку!

Вскакиваем и бежим в сторону окопов. Надеюсь, самураям пока не до нас, а то перещелкают как куропаток.

Но, видать, хорошенько их приложили наши мины и ракеты. Ни одного выстрела с бывших наших позиций.

Врываемся в них, спрыгивая на головы ошалевшим от артобстрела японцам. Басовито громыхают помповухи, сметая словно метлами своими зарядами врагов. Недаром в моем мире в Первую мировую их прозвали «окопными метлами».

Аннибал держится за моим плечом с «мадсеном» наготове.