А в висках заломило от резкой боли. А во лбу появилась тупая боль, и лоб сразу стал мокрым от холодного пота.

Пантя в отверстии шалашика увидел ручку большой сумки Голгофы! В голове у него до того гудело, что он еле-еле сообразил, что если ручка от сумки здесь, то и сумка должна быть тут же!

Он боялся, он трусил, он не мог заставить себя сделать всего несколько движений, чтобы убедиться в этом. Ведь если сумка здесь, значит… значит… значит…

ОНА НЕ УШЛА ОТ НЕГО!

НЕ УШЛА ОНА ОТ НЕГО!

И НЕ ЗРЯ ОН ШЁЛ ТОЛЬКО К НЕЙ!

Пантя вскочил, несколько раз подпрыгнул высоко-высоко и закричал почти что басом:

— ТЕБЯ! МЕНЯ! ТЕБЯ! ТЕБЯ! ТЕБЯ!

И он бросился в чащобу, напрямик, не сворачивая в стороны, и, казалось, огромные стволы уступали ему дорогу, а кочки отскакивали, чтобы он о них не споткнулся.

— ТЕБЯ! МЕНЯ! — радостно кричал он. — ТЕБЯ! МЕНЯ! ТЕБЯ! ТЕБЯ! ТЕБЯ!

Ни разу в жизни Пантя не пел и не слушал песен. Но вот выскочил он на берег реки и услышал радостный голос:

— Я здесь, Пантя! Какая вода великолепная! Я уже не меньше часа купаюсь! Плыви ко мне!

Вот тут ему показалось, что он слышит песню.

Он, не останавливаясь и не раздеваясь, бросился в воду, рухнул в неё плашмя, забыв, что плавать-то он почти не умеет. Его сразу повлекло ко дну, а он барахтался осторожно, чтобы слышать её голос:

— Плыви за мной! Плыви сюда!

Больше он не слышал её голоса, потому что суматошно колотил по воде руками, а ноги уже отяжелели и не слушались его.

Но Пантю мало интересовало, вернее, он совсем не замечал, что начинает тонуть. Голгофа была тут, и его собственная судьба в данной обстановке не имела для него никакого значения. Ему было просто неприятно, что он уже предостаточно наглотался воды, что с каждым движением всё тяжелеет и тяяяяяЖеееееЛЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ и нисколечко не приблизился к Голгофе.

И, наконец, Пантя успел в последний раз схватить широко раскрытым ртом немного воздуха, очень много воды и …… погрузился……… Однако соображения он не потерял и под водой, хотя и медленно, хотя и неуверенно толкал, так сказать, самого себя в сторону берега. И когда Пантя практически уже мог начинать терять сознание, оно само к нему вернулось — он почувствовал, что стоит ногами на дне, быстро выпрямился, и голова его, а затем и он весь оказались над водой. Пантя долго и шумно отплевывался, отфыркивался и, простите, отсмаркивался, пока не услышал голос Голгофы:

— Зачем ты так неумно шутишь? Я решила, что ты утонул.

И только выбравшись на берег, и упав на траву, и кое-кое-как отдышавшись, Пантя с гордостью проговорил:

— Я и тонул. Только это ерунда.

— Немедленно снимай одежду! — прикрикнула Голгофа. — Иначе простудишься и заболеешь! Надо развести костёр!

Она вышла из воды в блестевшем голубом купальнике, с длинными распущенными голубыми волосами, высокая, тонкая, и Пантя, не понимая, отчего он застыдился и почему он восхитился, восторженно хмыкнул.

— Спички у тебя есть? — не унималась Голгофа. — Надо быстро разводить костёр! Иди, иди за спичками!

Сил у Панти было маловато, он всё ещё толком не отдышался, поэтому сначала сел, с удовольствием заговорил:

— Да сейчас, сейчас… Куда торопиться-то?.. Я и пряников принесу.

— Ну, а как там дела? Папа что делает?

— Там порядок. Всё нормально.

— А что посоветовала Людмилочка?

С этой милой Людмилой Пантя не виделся, посему пробурчал что-то бодрое, быстренько вскочил и побежал к шалашику, сразу начав соображать, как бы ему и так бы соврать, чтобы Голгофа поверила. О последствиях вранья он, естественно, не задумывался.