— Ищут? Вы хотите сказать, что она… пропала?

— Полиция не обнаружила никаких следов. Они думают, что она сбежала, уехала отдыхать, нашла тайного любовника. Покончила с собой. Но они ее не знают. Она никогда не поступила бы так. Она сказала бы.

— Я искренне сочувствую вам.

— Она переслала мне по почте свой мобильный телефон. Как вы думаете — зачем? Зачем кто-то станет посылать свой мобильный телефон? Каждый раз, когда он звонит, у меня появляется надежда.

— Я не позвонил бы, если бы не…

— Конечно, я понимаю.

— Есть какие-нибудь следы? Подсказка?

— Нет ничего!

— Она пропадала раньше?

— Никогда. Вы сказали, что темы ваших исследований пересекаются?

Я рассказал о манускрипте и неясности с его происхождением и датировкой. Но умолчал об убийстве Кристиана Кайзера.

— Да. — В его голосе появились теплые нотки. — Как будто говорит моя Мари. Она всегда интересовалась подобными вещами.

Подобными вещами.

— Я знаю, что прошу слишком многого, но если — нет, когда! — она появится, не могли бы вы попросить ее позвонить мне? По тому номеру, с которого я сейчас говорю?

— Ну конечно.

Я поблагодарил его за помощь и пожелал, чтобы все кончилось хорошо.

Он сказал спасибо. И мы повесили трубки.

Безнадежность в его голосе подействовала на меня угнетающе. Хотя мы оба знали, что Мари-Элизы уже нет в живых, мы усердно старались не признавать этот очевидный факт. Он был ее отцом. Для меня же Мари-Элиза — просто имя, незнакомая женщина в чужой стране, номер в записной книжке, человек, который, возможно, оказал бы мне помощь. Однако я не мог избавиться от мысли, что ее исчезновение не было случайным.

Просто имя… И все же я чувствовал странную скорбь в связи с ее исчезновением.

В середине дня, когда я пил кофе на скамейке у пастбища, поглядывая на долину и горы, мне позвонил Хенриксен. Этот банный лист. Он прокашлялся и затем вдруг обратился ко мне со странной просьбой: не сочту ли я за труд связаться с группой американских ученых, которые хотят поговорить со мной?

— Извините, — воскликнул я, — но почему вы звоните мне от имени американских ученых?

С обстоятельностью полицейского и уважением к деталям он объяснил, что запрос от группы ученых поступил от Госдепартамента США в Министерство иностранных дел Норвегии, которое переправило его в Министерство юстиции, которое в свою очередь попросило управление полиции обратиться в соответствующий полицейский округ.

— Зачем?

— Я передаю сообщение, поступившее сверху, и только.

— Вы не сообщили, где я нахожусь?

— Вы с ума сошли, конечно нет!

— Кто они?

Он прочитал список — те же самые имена, которые были в списке, присланном по электронной почте Трюгве Арнтценом.

Папа был археологом. Они с Трюгве Арнтценом были коллегами и друзьями. И соперниками, которые соревновались за благосклонность мамы.

Иногда я спрашиваю себя, не потому ли я стал археологом, что захотел заполнить брешь, оставшуюся после смерти папы. Кухонная психология. Конечно, я интересуюсь прошлым, чтобы избавиться от необходимости выражать свое отношение к будущему. Не говоря уж о настоящем. Психология — археологическое исследование мозга. Раскопки в душе. Я читал Фрейда и Юнга. Кафку и Клера. Вундта и Вертгеймера. Но чем больше я читаю, тем меньше понимаю самого себя. Я похож на рыбку, которая не подозревает, что живет в аквариуме. А может быть, я не хочу этого понимать. Для этого есть основания.

Я никогда не смогу стать психологом.