– Кого я вижу! – воскликнула она так громко, что каждый, кто там находился, вероятно, отнес это к себе.

Уотервил был поражен: даже после упоминания о задней веранде в Сан-Диего он никак не ожидал, что она окажется американкой. При этих словах ее спутник тоже к ним обернулся. Это был белокурый худощавый молодой человек во фраке; руки он держал в карманах. Уотервил решил, что он-то, во всяком случае, не американец. Для такого цветущего, в полном параде молодого человека у него был слишком суровый вид, и, хотя ростом он не превышал Уотервила и Литлмора, взгляд его упал на них с отвесной высоты. Затем он опять повернулся к статуе Вольтера, будто и раньше предчувствовал, даже предвидел, что его дама может встретить людей, которых он не знает и, скорее всего, не пожелает узнать. Это в известной степени подтверждало слова Литлмора о том, что добропорядочной женщиной ее назвать нельзя. Зато в самом молодом человеке добропорядочности было более чем достаточно.

– Откуда это вы взялись? – продолжала дама.

– Я здесь уже довольно давно, – отвечал Литлмор, направляясь к ней (не очень поспешно), чтобы пожать ей руку. Он тоже улыбался, но куда сдержанней, чем она. Все это время он не спускал с нее глаз, словно немного опасался ее, – с таким видом осторожный человек подходит к грациозному душистому зверьку, который того и гляди укусит.

– Здесь, в Париже?

– Нет, в разных местах… вообще в Европе.

– Да? Как же это мы с вами до сих пор не встретились?

– Лучше поздно, чем никогда, – сказал Литлмор. Улыбка его была несколько напряженной.

– Что ж, у вас вполне европейский вид, – продолжала она.

– У вас также… другими словами – очаровательный; впрочем, это одно и то же, – отвечал Литлмор, смеясь; он явно старался держаться непринужденно. Можно было подумать, что, очутившись с ней лицом к лицу после долгого перерыва, он нашел ее куда более достойной внимания, чем это представлялось ему, когда внизу, в креслах, он решил повидаться с ней.

Услышав эти слова, молодой человек перестал изучать Вольтера и обратил к ним скучающее лицо, не глядя, впрочем, ни на одного из них.

– Я хочу познакомить вас с моим другом, – проговорила дама. – Сэр Артур Димейн… мистер Литлмор. Мистер Литлмор… сэр Артур Димейн. Сэр Артур – англичанин. Мистер Литлмор – мой соотечественник и старинный приятель. Я не виделась с ним целую вечность… Сколько лет мы не встречались? Лучше не считать… Странно, как это вы меня вообще узнали, – произнесла она, обращаясь к Литлмору. – Я ужасно изменилась.

Все это она произнесла громко и весело, тем более внятно, что говорила она с ласкающей медлительностью. Мужчины, отдавая долг учтивости по отношению к даме, молча обменялись взглядом; англичанин при этом слегка покраснел. Он ни на миг не забывал о своей спутнице.

– Я еще почти ни с кем вас не знакомила, – сказала она ему.

– О, это не имеет значения, – возразил сэр Артур.

– Надо же повстречать вас тут! – вновь воскликнула она, продолжая глядеть на Литлмора. – А вы тоже изменились. Сразу видно.

– Только не по отношению к вам.

– Вот это я и хотела бы проверить. Почему вы не представите мне своего друга? Он прямо умирает от желания познакомиться со мной.

Литлмор проделал эту церемонию, но свел ее к минимуму: кивнув на Руперта Уотервила, он пробормотал его имя.

– Вы не назвали ему моего имени! – вскричала дама, в то время как Уотервил приветствовал ее по всем правилам хорошего тона.