Я запер машину и оставил ее возле ворот. Вернется сторож, откроет и меня позовет. Я поспешил к своей девушке. Вошел в квартиру и сразу увидел, насколько в ней стало чисто. Да и пахло чем-то вкусным. Нет, что ни говори, женщина сколько угодно может быть высококвалифицированным профессионалом или общественным деятелем, но для меня важнее, если она умеет навести порядок в доме и приготовить вкусный обед.

— Добрый вечер! — сказала Вилена, выходя из большой комнаты, откуда доносилось бормотание телевизора. — Что-то долго тебя не было.

— Да вот прокатились с твоим соседом, поболтали, а потом завезли продукты одному моему ученику. Он сирота, с бабушкой живет, а у той ревматизм.

— Ну это прекрасно, — откликнулась она. — Хотя я, в общем, и не требую от тебя подробного отчета.

— А может мне хочется тебе рассказать?

— Тогда я с удовольствием тебя выслушаю, но сначала накормлю.

— А я с удовольствием накормлюсь.

— Умывайся, переодевайся, а я на стол накрою.

Я прошел в ванную и тщательно умылся. Потом переоделся в домашнее. Сразу почувствовал себя дома. На кухне уже поднимался пар над глубокой тарелкой с темно-бордовым борщом. Вилена умудрилась даже раздобыть свежую зелень к нему. Выращивали тут у нас где-то в тепличных хозяйствах.

Я зачерпнул ложкой щедрую порцию сметаны, погрузил ее в горячее варево и принялся неторопливо размешивать. Потом добавил зелени и сухарей. Попробовал и едва не застонал от наслаждения — до чего вкусно.

Когда я управился с борщом. Передо мною возникла тарелка рассыпчатого риса с томатной подливкой и солидным ломтем антрекота. На десерт полагались пирожные-эклеры с крепко заваренным чаем. Впрочем, поедание десерта мы перенесли в большую комнату. Там можно было удобно раскинуться на диване и разговаривать, прихлебывая чаек и погружая зубы в сладкую мякоть пирожного.

За окном завывал ветер, подъедающий последние наносы снега. Эдак не только весна, но и лето наступит прежде времени.

— Так о чем ты хотел мне рассказать? — спросила девушка, которая сидела тут же на диване, напротив меня, подобрав по себя ноги — теплая и нежная, как кошка.

— Вообще-то это долгий разговор, — пробормотал я.

— А мы разве торопимся, милый?

— Нет, — сказал я. — Да и о таких вещах нельзя говорить на ходу.

— Все настолько серьезно?

— Для меня — да, а вот как ты отнесешься к услышанному, я не знаю.

— Если серьезно для тебя, то и для меня — тоже. В любом случае, постараюсь тебя понять.

— Спасибо!.. Тогда слушай… Я появился… Вернее — приехал в этот город, чтобы отработать положенные после института три года в школе, а потом заняться чем-то другим. Понимаешь, я скорее ощущал себя спортсменом, нежели педагогом. И ничто не предвещало перемену в моем отношении к этой профессии. Педсовет решил поставить меня, молодого специалиста, классным руководителем самого трудного класса в школе, восьмого «Г», который почему-то назывался «экспериментальным». Первое время мне было глубоко наплевать. Все, что меня заботило — это обустройство собственного быта. Поначалу меня поселили в общежитии, поэтому приходилось обходиться минимумом благ. Потом по городу распространился слух, что я владею каратэ, хотя на самом деле я самбист, а каратэ — так, увлечение. Ну и я оброс полезными связями. В том числе — и с председателем горисполкома. Так мне дали эту квартиру. Зарплата у учителей не бог весь какая, пришлось брать подработку — секцию по самбо в школе и две секции по каратэ в «Литейщике». Но все это не важно. Важно, что незаметно для меня самого стало меняться мое отношение к своей основной работе. Вернее — к моим подопечным. Чем внимательнее я присматривался к ним, тем сильнее росло мое недоумение.