– Мандерли… – прошептала лежащая на полу Кристина, и ее глаза закрылись.

Выглядела она умершей. Виктор пару раз пнул ее ногой, проверяя реакцию, но она не шевельнулась, не издала ни звука.

Рядом с ней на полу лежала книга «Трактир «Ямайка».

– Что за слово она произнесла? – спросил Виктор, убирая пистолет в кобуру.

– Мандерли.

– На каком языке? Что оно означает?

– Это название знаменитого английского особняка, литературная аллюзия, – в голосе Эрики слышалось удивление. – Оно есть в моей программе. Чтобы я могла сказать, если мы приходим к кому-то в гости: «Дорогая, ваш особняк так же прекрасен, как Мандерли, и ваша домоправительница в здравом уме».

– Да, хорошо, но из какой книги этот особняк?

– Из романа «Ребекка» Дафны Дюморье, который я никогда не читала и не прочту.

– Опять книги, – взвился Виктор, снова пнул домоправительницу, теперь со злостью, потом книгу, которая выпала из ее руки. – Я пришлю людей, чтобы отвезли эту тварь в «Руки милосердия» для вскрытия. Кровь подотрешь сама.

– Да, Виктор.

Лестница черного хода. Три ступеньки вверх, одна вниз. Три ступеньки вверх, одна вниз.

Спеша, в собственной манере, к мести, Джоко напомнил себе о речи, которую должен произнести, вгоняя нож в Виктора: «Я – дитя того, кто был я, прежде чем я стал мною! Я умер, чтобы родить меня! Я – монстр, выродок и изгой! Умри, Харкер, умри!»

Нет. Все не так. Слишком много зубрежки в ливневых канавах. И все-таки Джоко не может произнести речь правильно.

Взбираясь на три ступеньки и спускаясь на одну, снова и снова, Джоко предпринял новую попытку: «Ты – монстр-дитя его, кто я!»

Нет, нет, нет. И близко не лежало.

«Я – ты, он, кто я есть, кто умрет!»

Джоко так разозлился на себя, что ему захотелось плюнуть. Он и плюнул. Плюнул опять. Себе на ноги. Две ступени вверх, одна вниз, плевок. Две ступени вверх, одна вниз, плевок.

Наконец, добрался до верхней ступеньки, ноги блестели.

В южном коридоре третьего этажа Джоко остановился, чтобы собраться с мыслями. Вот одна. Вот другая. А вот и третья, связанная с первыми двумя. Очень хорошо.

Джоко частенько приходилось собирать мысли. Они так легко разбегались.

«Я – дитя Джонатана Харкера! Он умер, чтобы родить меня! Я – жонглер, монстры и яблоки! Теперь ты умрешь».

Близко к тому, что надо.

На цыпочках, на цыпочках, на восток по южному коридору, по мягким коврам. К главному коридору.

Джоко услышал голоса. В голове? Возможно. Такое случалось. Нет, нет, не на этот раз. Настоящие голоса. Из главного коридора.

Угол. Осторожно. Джоко остановился, чуть высунулся.

Эрика стояла в коридоре напротив распахнутой двери в хозяйскую спальню. Говорила с человеком, который находился внутри, наверное, с Виктором.

Такая хорошенькая. Такие сверкающие волосы. И у нее были губы. Джоко хотел бы, чтобы у него тоже были губы.

«Это название знаменитого английского особняка, литературная аллюзия», – сказала Эрика, наверное, Виктору.

Ее голос успокаивал Джоко. Такой музыкальный голос.

И в спокойствии, охватившем Джоко, он осознал, что в ее компании становится другим. С ней у него не возникало желания прыгать, скакать, делать пируэты, плеваться, жонглировать, тянуть ноздри кверху, бегать, ходить на руках.

Она солгала Джоко. Солгала насчет вкусности мыла. Но во всем другом оказывала исключительно положительное воздействие.