|
Весь был изранен, весь! Одежда разорвана, по всему телу порезы. В заключении написали: поранился об лед. Только все знали, что это неправда. Слухи быстро разошлись, и к Алику даже близко подойти боялись. Многие родители детей в школу не пускали. Не будь у Маши ее репутации, стали бы в открытую гнать ее с сыном из Выпи. Но ей в глаза говорить не решались. Хотя она все равно знала, как к ним люди относятся. Потом та девочка, которая с Аликом за партой раньше сидела, попыталась повеситься. Родители ее из петли вытащили и вскоре уехали всей семьей. И соседи их — тоже. А в мае двоих ребятишек пчелы на пасеке насмерть зажалили. Такого вообще быть не могло! Все винили Алика: он за неделю до этого на уроке прямо сказал, что скоро это случится.
— Вы думаете, у него способности открылись? Экстрасенсорные? — Может, и открылись. Но я так не думаю. Никто не думал. Алик не просто знал, что произойдет нечто страшное, — он каким-то образом делал это. А вскоре… — Нина Павловна поперхнулась и закашлялась. Глотнула остывшего чаю и продолжила сдавленным голосом: — Они погибли. Михаилу не нужно было переспрашивать, о ком она говорит: и без того ясно. Про жуткую смерть родных Нина Павловна рассказала коротко и с сухими глазами. «Если начну плакать, то не остановлюсь», — пояснила она. Николай, Таня и Илюша отравились угарным газом. Причин убивать себя у них не было, случайностью кошмарное происшествие стать не могло. Больше никаких подробностей Нина Павловна не сообщила. — Два месяца спустя Маша скончалась. В последнее время ваша сестра сильно сдала. Высохла, поникла как-то. Вечно бормотала себе под нос, от собственной тени шарахалась. Раньше люди боялись ее нрава, а под конец просто жалели. Представить страшно, каково ей было — оставаться одной, за закрытыми дверями, рядом с Упыренком… С Аликом, — поправилась она. «Вот, стало быть, как! — с тихим бешенством подумал Михаил. — Упыренок!» Во все эти россказни верилось слабо. Точнее, не верилось ни капельки. Сказочки деревенские — только и всего. Люди всегда боятся того, чего не в силах понять. И гнобят тех, кого не понимают. Мальчик просто был не такой, как все. Слишком красивый, слишком умный. А как стал подрастать, возраст переходный начался, так, может, дерзить начал, лишнего позволять в разговорах. Вот его и выставили местным пугалом. Как на селе сплетни разносятся — это Михаил хорошо знал. В одном конце деревни скажешь, в другом ответят, да половину переврут. Произошло одно совпадение — и пошло-поехало. Во всех бедах мальчишку стали винить. А что Маша высохла, притихла, так житья небось не давали! Жужжали в уши целыми днями. Инквизиция сельская, дай им волю — сожгут ни в чем не повинного человека и глазом не моргнут! Кстати, о глазах… Отчего же они цвет-то поменяли? С другой стороны, может, бывает такое? Он ведь не врач, а энергетик. Михаил почувствовал раздражение. Поначалу Нина Павловна показалась ему хорошей, рассудительной женщиной. Манеры у нее приятные, голос красивый, да и пироги печет — пальчики оближешь. Но теперь она вызывала лишь антипатию. — Вы меня извините, я пойду, — сухо проговорил он и встал со стула. — Спасибо за угощение. Нина Павловна смотрела на него снизу вверх, выражение лица было удрученным, даже страдальческим. — Вы не верите, да? Думаете, я болтушка? Я бы вам сказала — у людей спросите, они подтвердят каждое слово… — Не сомневаюсь, — ответил Михаил. Разумеется, подтвердят, это же массовый психоз! Машу и ее сына терроризировали всем дружным сельским коллективом. — Вы не дослушали! — запальчиво проговорила Нина Павловна. |
