Обо всем этом и доложил Шталькэ Браухичу. Тот слушал его весьма внимательно. В заключение Шталькэ сказал, что, пожалуй, можно обойтись без этого чудаковатого генерала.

— Не разделяю вашего мнения, господин генерал. Ведь мы готовимся к войне с Россией… Нам надо много боевых, решительных генералов.

— Но ведь он больше теоретик, чем боевой командир. Мы бы могли его в крайнем случае использовать на преподавательской работе…

— Ни в коем случае. Там он опять свихнется на своих глупых теориях. А на войне ему некогда будет ими заниматься, господин Шталькэ.

И вскоре после нескольких бесед в генеральном штабе генерал Мильдер вернулся в Берлин из своей богемской «берлоги».

В Европе неумолимо сгущались тучи большой войны. Они ближе и ближе придвигались к востоку. И, забыв все личные обиды, Мильдер вместе с десятками тысяч ему подобных генералов и офицеров не за страх, а за совесть включился в самую активную подготовку. Удачная война с Россией решила бы много вопросов не только государственных, но и личных. Как военный теоретик, он смог бы на практике проверить созданную им теорию; как человек, потерявший материальные блага, в свое время достигнутые высоким положением, он, бесспорно, мог поправить их; как обиженный и незаслуженно отвергнутый обществом, он вернул бы себе былое уважение и фамильный престиж, — словом, то, чем так дорожит каждый истинный немец старинного прусского происхождения. Игра стоила свеч! И Мильдер весь, без остатка, отдался этим манящим, как свет далекой звезды, целям.

Глава четвертая

1

— Ну, какое впечатление о взводе? — спросил Жигуленко у вошедшего в комнату Миронова.

— Какие-то настороженные все, глядят недоверчиво. А в общем народ хороший. Все по второму году служат в армии. Один в финской войне участвовал. Вот это детина — богатырь Илья Муромец. Роста двухметрового, в плечах косая сажень, а глаза голубые, застенчивый, как девушка. Фамилия у него крепкая — Подопрыгора. Ко мне во взвод мощный народ попал, будто кто специально подбирал. Полагута, Новохатько, Ягоденко — все богатыри. Командир отделения сержант Правдюк, среднего роста, но крепыш. А вот помкомвзвода старший сержант Рыкалов — худощавый, словно высушенный, и лицо лимонного цвета.

— А что с ним?

— До армии на химическом заводе работал, в аварию попал и отравился. А теперь — есть заключение врачей — он здоров… Ну, а как дела у тебя?

Жигуленко призадумался.

— Откровенно, я разочарован… Взвод так себе. Дисциплина слабая. У них до меня был командир тряпка: за два года командования ни одному взыскания не дал. Все уговаривал.

— А ты, Евгений, — перебил Миронов, — как в веду глядел: ко мне во взвод эти плясуны попали… Помнишь, мы их на вечере красноармейской самодеятельности видели?

— Хлебнешь ты с ними горя. Ар-ти-сты!.. — И спросил:

— Ну, а Аржанцев, наше ротное начальство, как тебе понравился?

— Он, по-моему, хороший командир. Придирчив. И повторяет на каждом шагу: «Люблю порядок». Но он оправдывает, по-моему, свой девиз. Действительно, у нас в роте, в казарме чистота госпитальная…

— Да, он нам теперь жизни не даст со своим порядком, — бросил Жигуленко. — Каждый на чем-нибудь выслуживается. Попал он в любимчики к Канашову.

Миронов понял: Жигуленко недоволен своим назначением.