– Ну нет, Александр Николаевич, – возразил Голубков. – Не знаю, как вы, а я хотел бы видеть своими глазами, что отразится на его лице при этом известии.

Давайте лучше обрадуем его прямо у трапа самолета. Он вылетает с Лапичевым?

– Разумеется, разумеется… Но у того запланирован завтра утром короткий визит в Париж.

– С какой целью? – спросил Нифонтов.

– Формально деловая встреча согласно протоколу с руководством фирмы «Аэрбас», подготовка будущего подписания соглашения о намерениях в сфере обмена и сотрудничества. Вылет в шесть утра, в половине девятого посадка в Орли, затем сама встреча и в семнадцать по московскому ~ возвращение в Шереметьево. Прямо оттуда во Внуково – и новый вылет в девятнадцать в Сингапур, с патроном и всей его свитой.

– Напряженный денек, – сказал Касьянов. – Просто голова кругом.

– У него вряд ли закружится, – заметил Макарычев. – Но турне интересное.

Впрочем, вместо Лапичева для такой работы мог быть отправлен кто угодно. Но Герман Григорьевич решил отправить именно его. Вопрос: почему?

– Скорее всего, – сказал Голубков, – он имеет приказ выполнить весьма деликатное поручение, которое никак не отмечено в его рабочем графике этого дня.

Видимо, нечто такое, что невозможно узнать, установить и проверить отсюда, из Москвы – ни по компьютерной связи, ни тем более по телефону. И дело, надо полагать, спешное.

– Свяжитесь с нашими людьми в Париже, – сказал Нифонтов Касьянову. – Пусть глаз с него не спускают. Ни на секунду. Я думаю, мы все догадываемся, какое у него поручение.

* * *

После двух с лишним суток пути, оставив позади три тяжелейших этапа через пустыни и горные перевалы Ирана, около одиннадцати часов утра по местному времени вереница машин пересекла границу Рашиджистана. Пейзаж мало изменился – та же суровая, угрюмая красота, та же бахрома гор у горизонта, тот же зной и та же неизвестность впереди.

На земле одного из самых мрачных государств на планете им предстояло пробыть кому пять, кому семь часов.

Артист, Муха и Михаил знали: для них начинаются самые трудные часы. Они почти физически ощущали возникшее вокруг них напряжение. Артист был мрачен.

– Смотрят, смотрят, чувствую, смотрят… – Это все я, – сокрушался Муха. – Язык бы себе вырвал! Кой черт дернул меня вспомнить про эти гонки на выживание!

– Ладно, – утешал Михаил. – Кончай убиваться. Может, у них и не связалось.

– Ну да! – вздыхал Олег. – Вы бы видели глаза этого Шурика. Он же не дурак, только корчит из себя простака.

– Значит, кто против нас? – подытожил Артист. – Этот Штукин в связке с американцами. Ну это мы уже и так знаем – видно, прознали в Лэнгли об этом транзите, ну и решили перехватить.

– Просто так прознать они не могли, – сказал Михаил. – Наверняка получили точную наколку. Вопрос: от кого? Разумеется, от тех, кто в этот замысел с Рашид‑Шахом посвящен. Видно, ребята не прочь маленько облапошить друг друга.

Так, кто еще против нас?

– Добрынин, – сказал Муха. – И еще этот… который англичанин.

– А вот с ним, – сказал Артист, – все по‑прежнему непонятно. В том, что он англичанин, а не тот водитель, лично меня никто не убедил и вряд ли убедит. Тем более непонятно, что он за птица и откуда.

– Ну а наш командор? – не отрываясь от дороги и пылящего впереди «джипа‑мерседеса» Добрынина, спросил Муха.