Стараясь успокоиться, Мэдди сделала несколько глубоких вдохов, и когда заговорила вновь, это звучало так, будто она обращается к малому ребенку, причем не очень умному.

— Капитан Монтгомери, возможно, вам и раньше приходилось слышать, что голос певицы не есть нечто неизменное, данное раз и навсегда. Как ни прискорбно об этом говорить, но я не всегда смогу петь. Сейчас мне двадцать пять, и я не достигла еще своей вершины, но я должна петь, пока могу, и я хочу петь для этих бедных одиноких мужчин. И я буду  им петь!

— А вы, однако, упрямы.

— Я? Я упряма? Если кто и упрям, так это вы. Вам, кажется, дали ясно понять, что вы здесь не нужны, что вас не желают здесь видеть, и, однако, вы снова явились сюда посреди ночи, чтобы разыгрывать из себя индейца и мучить бедную беззащитную женщину.

С трудом сдерживая улыбку, ‘Ринг присел на край койки и, склонившись над Мэдди, принялся развязывать веревки. Кожа его была очень теплой и такой загорелой, словно, невольно мелькнула у Мэдди мысль, он с утра до ночи ходил в одной набедренной повязке.

Когда руки были развязаны, она села и принялась энергично растирать запястья, внимательно следил за тем, как Монтгомери освобождает от веревок ее ноги. Наконец веревки упали, в тот же миг, с силой толкнув его в грудь обеими руками, Мэдди спрыгнула с койки. Он поймал ее за талию, прежде чем она успела добежать до выхода из палатки, и отнес назад. Несколько мгновений он сердито смотрел на нее сверху вниз, не произнося ни слова, затем спросил:

— У вас есть виски? Думаю, оно мне сейчас совсем не помешает.

— Спаивание индейцев огненной водой запрещено законом.

— Все, хватит. Я сыт по горло вашими остротами.

— Бутылка вон там, в небольшом сундучке. ‘Ринг направился в другой конец палатки, но едва она пошевелилась, как он тут же обернулся. Мэдди встретила его взгляд улыбкой.

Достав из сундучка заодно с бутылью стакан, ‘Ринг налил себе щедрую порцию, залпом осушил стакан и наполнил его снова.

— Итак, выбирайте. Одно из двух — или вы поворачиваете назад, или я сопровождаю вас в качестве эскорта.

— Для меня и то и другое равносильно смерти. Он приподнял одну бровь.

— Мое общество обычно не находят таким уж неприятным, уверяю вас.

— Увольте меня, пожалуйста, от перечисления своих побед. Меня это нисколько не интересует.

Виски постепенно оказывало свое действие, и ‘Ринг почувствовал» что начинает расслабляться.

— Что же вас интересует,  мэм?

— Пение, пение и еще раз пение. И моя семья. Больше ничего.

‘Ринг настолько расслабился, что решил сесть, и, опустившись на пол, прислонился спиной к сундуку.

— Ваша семья. Маленькие герцоги и герцогини. Они тоже поют?

— Не сказать, чтобы очень, но им нет равных в стрельбе из охотничьего ружья.

— Ах да, охота. — Веки у него с каждым мгновением становились все тяжелее и тяжелее. — Если уж вам так хочется петь, я поеду туда вместе с вами и буду вас охранять.

— Вы, кажется, так до сих пор и не поняли, капитан Монтгомери, что я не желаю,  чтобы вы меня сопровождали. Я никогда не просила у армии никакого эскорта. Тем более я не хочу видеть в качестве этого эскорта вас. Ни при каких обстоятельствах!

— Приказ, — прошептал он, — приказ.

— Ваш  приказ, не мой.

Он потер глаза, потом взглянул на бутыль с виски.

— Что вы в него подмешали?

— Опиум, — ответила она, широко улыбаясь. — Это была идея Эдит. Она обычно давала это виски тем своим… кавалерам, которые ей не нравились. Когда бедняга просыпался, она говорила ему, что он был просто великолепен в постели. И все они ей верили.

‘Ринг изо всех сил пытался побороть медленно наваливающийся на него сон.