— Хотела, чтобы птица повисела день или два. Тогда ее мясо стало бы нежнее.

— Хорошая мысль, — произнес он, — но мы снимемся сегодня же. Я захвачу ее с нашими вещами.

Она оставила птицу лежать на земле, словно кто-то должен был придти и подобрать ее. Сама же Меланта подошла и присела рядом с ним. Рыцарь отстранился от нее насколько это было возможным, не поднимаясь с места. Он устал и опасался, что она снова начнет любовные игры. Он не хотел, чтобы она дразнила и манила его подобным образом. Он больше не мог этого переносить. Она была богата и знатна, может быть, ей доставляло удовольствие заниматься теми вещами, которые приняты при дворах, но он этого не любил и не одобрял. Он знал свое место.

Она села, скрестив ноги, словно подросток, и он снова подумал, что она всегда спасала его от пре любодействия. Его дама сердца.

— Куда же мы направляемся? — спросила она, поворачивая голову и глядя ему в лицо своими прекрасными околдовывающими глазами.

— В надежное место.

— Откуда мы можем узнать, что оно надежное? Даже мой собственный замок в Боулэнде… — она нахмурилась. — Чума может быть там тоже, или же поразить местность на дороге туда. Откуда нам знать?

Такие чисто женские колебания и слабость заставили его почувствовать прилив желания защитить ее. Но одновременно появились и подозрения. Он сурово посмотрел перед собой и произнес:

— Я как-то слышал, что некоторые могут по ночам уноситься по воздуху в самые отдаленные места, где они узнают обо всем, что им требуется, а затем они до утра возвращаются к себе.

Выражение ее лица изменилось. Оно стало жестким и напряженным.

— Зачем ты говоришь мне про все это?

— Я часто думал, что вы ведьма, — сказал он напрямик. Он вознамерился узнать, так ли это или нет, даже если она убьет его за такую наглость. — Иначе как же еще можно объяснить то, что вы так долго удерживали меня… и еще удерживаете сейчас? Если это колдовство, умоляю, освободите меня от него.

Она сжала зубы. Затем подняла руку и прокричала:

— Белый Патерностер, брат Святого Петра, открой врата рая, затвори врата ада, и да придет это страждущее дитя к своей матери. Аминь! — Она растопырила пальцы, хлопнула три раза в ладони и опустила руки. — Все, унылый рыцарь-монах, ты свободен от всех чар, какие только я могу навлекать на людей.

Она резко встала и, осыпав его веером песка, направилась к огню. Там она в первый раз за все время повернула вертел и огорченно закричала, уставившись на почерневшие бока уток.

— Дева Мария! Все испорчено! — Она опустила руку и плохо установленный вертел рухнул в огонь вместе с утками. Меланта обернулась к Руку, устремив на него ядовитый взгляд, затем снова повернулась к костру и, бормоча про себя какие-то непонятные слова, стала пытаться вытащить уток из костра.

Наконец ей удалось подцепить вертел, но, взяв его в руки за один конец, она наклонила другой, и одна из уток слетела с него опять в огонь.

— Ладно, не беда, — проговорила она и выгребла эту утку палочкой, перекатив ее из костра прямо в песок. Затем она водрузила ее на скатерть, с которой они питались, и подняла ее. Она расположила эту, наполовину обуглившуюся, птицу перед ним и осторожно расправила салфетку. Затем распрямилась и произнесла:

— Я вызвала трех дьяволов, сделала страшное заклинание и повелела, чтобы эта утка зажарилась самым лучшим способом.

Он долго смотрел на утку, а затем кисло произнес:

— Надо было лучше поворачивать вертел.

— Надо было сказать мне про это. Я бы призвала Вельзевула, и он бы мне все устроил.

Он поднял глаза. Она смотрела прямо на него.