– Мне очень жаль это слышать. И… ладно, я бы чувствовал себя из-за этого нехорошо, если бы ты не выстрелил мне в спину, но… прости меня.

Мат нахмурился и потрогал свое ухо.

– Тизовирм не знает такого слова – “прости”. Что…

И тут его глаза полезли на лоб.

Лес распевал песнь смерти.

Жуки-пираньи тучей упали на йуужань-вонгов. Синан Мат уронил оружие и ухватился за лицо, разрываемое на куски жестокими челюстями.

Жуки-пираньи не пощадили и остальных йуужань-вонгов, и хор боли и ярости вторил скрипучему пению насекомых.

Энакин подобрал свою палку и поплелся прочь, зная, что ноги не унесут его далеко. Ему нужно было найти место, чтобы спрятаться.

Через десять минут он тяжело привалился к дереву. Вдалеке прожорливые жуки-пираньи заканчивали свое пиршество, и теперь, наконец, Энакин почувствовал, что его контроль над Силой ускользает. Плечо, в конце концов, поняло, что с ним сделали, и боль была словно горящая жидкость, капавшая ему на ребра и вытекавшая из груди и из виска. Каждый шаг вызывал новую волну слабости и тошноты.

Энакин попытался сделать еще шаг и понял, что не может. Вздохнув, он опустился на мох. Немного отдохнуть, и потом…

Сверху упала чья-то тень. Энакин поднял глаза и увидел двух пялившихся на него йуужань-вонгов – очевидно, они были не из того отряда, который он только что уничтожил.

Он призвал всю свою энергию, пытаясь опять найти жуков-пираний, но они были далеко и заняты обжорством, их было непросто привлечь к новой пище.

Из леса за спинами двух первых воинов показался третий. Этот выглядел иначе – он был изуродован, как и другие раньше виденные Энакином йуужань-вонги, но как-то очень уж гротескно. В отличие от двух других, этот воин ничего в руках не держал.

Пришелец что-то рявкнул на своем языке, и остальные повернулись к нему.

Дальше Энакин стал подозревать, что он таки задремал и все это ему сниться. Два первых воина что-то процедили в ответ. Энакин раньше слышал этот тон – когда йуужань-вонги говорили о машинах и других вещах, которые они считали мерзостью. Это был тон полнейшего презрения.

На миг показалось, будто пришелец съежился под этой бранью, но затем он усмехнулся, язвительно и недобро. После этого он врезал одному из воинов по шее ребром затянутой в перчатку ладони. Другой воин издал хриплый возмущенный крик, опустил амфижезл и бросился на забияку. Безоружный воин перехватил его амфижезл, взвился в воздух и ударил воина, державшего оружие, обеими ногами в лицо.

Первый воин уже поднимался на ноги, держась за горло. Безоружный схватил его за волосы, запустил прямые пальцы глубоко ему в глаза и поднял его над землей, держа за глазницы. Воин замер неподвижно и, когда пришелец отпустил его, рухнул на землю, дергаясь в конвульсиях.

Воин, получивший удар в лицо, не вставал. Энакин подозревал, что у него сломана шея. Безоружный йуужань-вонг был единственным, кто стоял на ногах. Он присел на корточки возле Энакина и уставился на него своими глазами, похожими на заросшие водорослями пруды.

Он казался… больным. Йуужань-вонги демонстрировали свое положение в обществе путем нанесения шрамов и жертвования частей тела, но этот словно был образцом того, что бывает, когда это делается до ужаса неправильно. Его волосы свисали мокрыми лохмами, а лицо и шея были покрыты струпьями и открытыми ранами. Шрамы йуужань-вонга были распухшими и нездоровыми. Из его плеч и локтей торчали острые наросты – похоже, это были мертвые или умирающие имплантаты. От воина несло гнилью.

Йуужань-вонг разглядывал Энакина довольно долго, затем поднялся, подошел к одному из тел и засунул пальцы ему в ухо. Он вытащил оттуда какого-то червяка и вставил его себе в ухо – или, точнее, в гноящуюся дыру, бывшую когда-то ухом.