Казимира вздрогнула.

— Он по-прежнему такой. Его даже в Аду называют опасной бестией.

— Тебе приходится встречаться с ним?

Она покачала головой.

— Все дела между нами давно закончены. Он теперь куда счастливее, чем был на земле. Подвергает мертвых изощренным пыткам. Но в прошлом, когда мы были живы, он превратил меня в свою любимую игрушку.

— Ты не должна…

Графиня приподняла руку.

— Я хочу рассказать тебе это. Ты должен знать правду. Иди сюда. Так хорошо, когда рядом близкий человек.

Я сел на постель и взял в руки ее ладонь. Мой взгляд смущал Казимиру, поэтому я откинулся на подушки и начал смотреть на потолок алькова, где тонкая ткань мягко подрагивала под потоком воздуха от кондиционера.

— Мой супруг был чудовищем. Люди подозревали графа во многих убийствах, однако только узники его подземных камер знали, какие жуткие преступления он совершал. Этот хитрый утонченный монстр не становился на пути могущественных персон. Он никогда не нападал на тех, кто мог отбиться. Тем не менее как высокородный дворянин, он без труда находил все новые и новые жертвы.

Казимира тяжело вздохнула.

— Ко мне он относился иначе. Да, граф безжалостно насиловал меня, но в те времена это было обычным делом. Я, его жена, принадлежала ему. Мой ужас и сопутствующее отвращение лишь добавляли вкус к его утехам, и вскоре издевательства надо мной стали приносить ему удовольствие. Павлу нравилось пугать и унижать меня. Он пытал людей в моем присутствии — особенно женщин… и маленьких девочек. Его слуги были безмолвными, как мебель — нет, точнее, как животные. Он обращался с ними, словно с рабами. В отличие от Элизабет Батори[30] и Жиля дэ Рэ,[31] граф отличался осторожностью. Поэтому никто из высоких вельмож не обрывал череду его преступлений.

Очевидно, Богу было недостаточно моих мучений. Помимо прочего, мне приходилось жить в одном замке с матерью Павла — вдовствующей графиней Юстинией. Эта ведьма никого не убивала, но она мало чем отличалась от своего грубого и жестокого сына. В некоторых смыслах она вела себя еще хуже, потому что ее издевательства изобиловали утонченным садизмом, который умеют использовать только женщины. Старая карга наслаждалась обидой и отчаянием других людей. Так как моя семья принадлежала к сословию мелких дворян, она считала, что я недостойна ее сына.

Я родила своему чудовищному мужу и его сучьей матери двух прекрасных и здоровых мальчиков, но моя жизнь не изменилась. Я ежедневно испытывала страх, страдания и боль. Если слуги, кроме строго указанных формальностей, проявляли ко мне хотя бы малейшую доброту и симпатию, Павел или его мать жестоко наказывали их. Юстиния, забрав моих сыновей, воспитывала их сама. Ей хотелось, чтобы они выросли сыновьями Павла без моего «тлетворного» влияния…

Она замолчала, печально вздохнула и после паузы продолжила:

— Однажды ночью мое терпение лопнуло. Не буду обременять тебя деталями, но лишь скажу, что незадолго до этого случая мой муж убил красивую юную служанку, которой я благоволила. В тот скорбный день мы хоронили ее на нашем церковном кладбище. Вечером Павел пришел в мои покои и, взяв меня силой, показал мне локон ее волос, который он срезал с лежавшего в гробу бездыханного тела. Он поместил этот локон в медальон и подарил его мне. «Чтобы память о твоей служанке всегда была с тобой», — сказал он с усмешкой. То есть чтобы я не забывала, как он забрал ее у меня и убил. Вот что граф имел в виду. Он давал мне понять, что может отнять у меня все, о чем я заботилась. И так он поступал всегда.

Я не знаю, что со мной случилось. Его расправа с девушкой стала последней каплей в море моих мучений. Когда он заснул, я перерезала ему горло.