Наверняка встанет на ноги и опять примется за свое. А мамочка станет еще сильнее его любить и еще больше ему потакать. Впрочем, с Гришей Светлана подобными соображениями не делилась, решила отложить серьезный разговор до его возвращения после операции.
В Германию уехали все трое: Олег, мама и Гриша.
— Тебе-то зачем туда, если мама едет специально за ним ухаживать? — не понимала Света.
— Олег с трудом говорит по-английски. Мама вообще ни одного языка не знает. Да к тому же она такая непрактичная, паникерша… А у меня свободный немецкий. Конечно, очень не хочется оставлять тебя тут одну, но ситуация тяжелая, сама понимаешь. Я бы с радостью и тебя взял, но, увы, денег в обрез, и неизвестно, сколько нам в Германии придется проторчать.
— Знаешь, если честно, я предпочитаю тебя в Москве подождать.
Она никогда не призналась бы в этом Григорию, но заставить себя ухаживать за Олегом было выше ее сил.
Он вызывал у нее брезгливость и отвращение. Искреннее сочувствие в сложившейся ситуации Света испытывала только к Грише, однако и к нему жалость простиралась не до такой степени, чтобы принести себя в жертву. Будь по-другому, деньги на поездку в Германию Света нашла бы.
Гриша ей регулярно звонил, подробно докладывал, так сказать, вести с поля боя. Операция прошла удачно, но предстоял долгий восстановительный период. Сперва в Германии, а затем в Москве. Когда страсти немного улеглись, и здоровье младшего брата пошло на лад, Гриша начал уговаривать Светлану приехать.
— Я так соскучился! Сперва-то рассчитывал обустроить их тут и вернуться. Но, к сожалению, не могу. Мать захандрила, видимо, переволновалась. А как страшное позади осталось, немного расслабилась, и сердце у нее стало прихватывать. Света, давай ко мне, а?
«Конечно, еще одной сиделки не хватает», — пронеслось у нее в голове. Нет, она решительно не хотела ухаживать за этими людьми. Все ее существо восставало против. И она не собиралась себя ломать, даже ради Гриши.
Даша полностью ее поддерживала:
— Ты часто делаешь глупости, но на сей раз права. Если сейчас характер не выдержишь и кинешься в Германию им помогать, то, считай, подпишешь себе приговор на всю оставшуюся жизнь. Такие один раз сядут кому-нибудь на шею и уже никогда с нее не слезут.
— Понимаешь, с одной стороны мне немножко стыдно, — Света пыталась объяснить подруге свое состояние. — Ведь получается, у любимого человека несчастье, а я не хочу помочь.
— Никакой острой необходимости в твоей помощи нет. Мама-то его не в лежку лежит, ведь ходит, даже гуляет. А сердце в ее возрасте у всех прихватывает, ничего удивительного. И за братом в больнице ухаживают за деньги. Да он уже и на ноги встает. Ну и зачем тебе, скажи на милость, ехать? Вдвоем с Гришей эти милые родственники толком побыть не дадут, а тебе они неприятны. Так на фига тебе такой мазохизм?
— Вот и я думаю, что незачем. Но все равно как-то неловко.
— Выкини из головы и отдыхай. Набирайся сил перед собственной свадьбой. Если она, конечно, вообще когда-нибудь состоится — с такими родственниками.
— Ой, и не знаю теперь, — с тоской проговорила Света. — Мы это сейчас даже не обсуждали. Но боюсь, в скором времени и рассчитывать нечего.
Однажды вечером в ее дверь трижды настойчиво позвонили. Сердце у Светы екнуло. Так когда-то звонил Артур. Она никого не ждала и на всякий случай поглядела в глазок. Там стоял он! Она обомлела, отказываясь верить своим глазам. Звонки повторились. Снова три раза. Она рванула дверь на себя.
— Ты?
— Я, — широко улыбнулся он. — Пустишь или прогонишь?
— Заходи уж, коли пришел.
Голос едва ее слушался. |