Он остановился, глядя прямо перед собой. Потом медленно повернулся и посмотрел на меня.

— Прошу прощения, — быстро повторила я, ослепнув от его близости, от его лица. — Я была груба с тобой. Я не буду больше так говорить.

— А что ты сказала?

— Ты же знаешь, что я сказала.

— Ты думаешь, что я должен тебя помнить? Сказал — как по лицу ударил. Умный человек возненавидел бы его за это, а я не могла.

— Ты пел ту песню, чтобы обсмеять меня.

— Какую песню?

— «Гринсливз».

— Нет, — сказал он. — Я пел ее просто так.

— Ты смотрел на меня.

— Извиняюсь, но я тебя не заметил. Я был сосредоточен на последнем аккорде, там очень сложный прибор.

— Я тебе не верю.

— Я не умею лгать, — сказал он.

Что-то щелкнуло во мне, словно отключился механизм. Глаза перестали мигать, отяжелели. Я не могла сглотнуть.

— Ты… — начала я, — ты не должен был так поступать. Я так испугалась, что сказала тебе что-то ужасное. Ты вытеснил меня оттуда, сам ушел, и теперь…

Он смотрел на меня с очень серьезным видом, и, когда я запнулась, подождал немного, а потом сказал:

— По-моему, следует объяснить тебе, что я собой представляю. Когда случается что-то не предусмотрительное программой, мой мыслительный процесс переключается. В этот момент я могу проявить несообразительность и холодность. Так происходит, когда вы совершаете необычный поступок. Ничего личного в этом нет.

— Я сказала, — продолжала я, намертво сцепив руки, — что ты отвратителен.

— Да, — сказал он и ослабил, смягчил свой пристальный взгляд.

— Теперь я вспомнил, а раньше не мог. Ты расплакалась.

— Зачем ты пытаешься меня успокоить? Ведь ты обиделся на мои слова. Я тебя не упрекаю, наоборот, прошу прощения…

— Кажется, — тихо сказал он, — ты все еще не понимаешь. Ты приписываешь мне человеческие реакции.

Я отступила от него на шаг, и мой каблук попал в трещину на тротуаре. Я начала терять равновесие, но он не дал мне упасть, поддержав своей рукой за локоть. Когда я выровнялась, его рука, прежде чем отпустить, скользнула по моей. Это была настоящая ласка, тактичная, ненавязчивая, дружеская ласка. Незапрограммированная. Рука была прохладная и сильная, но не холодная, не механическая. Человеческая, и в то же время не человеческая.

Он был корректен. Без пошлых заигрываний, на которые способен иногда Кловис. Я все перепутала. Я думала о нем как о человеке, но какое ему дело, что я думала и как поступаю. Его нельзя оскорбить или обидеть. Он просто игрушка.

Мое лицо как будто онемело. Я уставилась в землю.

— Прости, — сказал он, — но к двум часам я должен быть на Острове.

— Египтия… — мой голос дрогнул.

— Сегодняшнюю ночь я проведу у нее, — сказал он и широко, заразительно улыбнулся.

— Ты будешь спать с ней? — проговорила я.

— Да.

Он был робот, и делал то, для чего был нанят или куплен. Как Египтия могла…

— Как ты можешь?! — вырвалось у меня. Человеку бы я этого никогда не сказала, ведь Египтия такая красивая. А для него это просто работа. И все же…

— Моя функция, — сказал он, — развлекать, приносить счастье, доставлять удовольствие. — Его лицо выражало жалость, он видел, какая борьба происходит во мне. Ведь я для него тоже потенциальная клиентка, значит, и меня нужно развлекать, утешать, веселить.