«Кое‑какая, – подумал Райан. – Похоже, месяца на два…»

– Когда ты сможешь выйти на работу?

– С этим придётся подождать, пока он не отделается от гипса, – ответила вместо Джека Кэти. – Завтра мы едем в Балтимор, к профессору Хоули – на проверку.

– Да с такой травмой лучше не спешить, – согласился Скип, имея в виду собственный опыт того же рода. – Робби просил передать привет. Сам‑то он не смог прийти – он в Пакс Ривер на лётном тренажёре. Они с Сисси в порядке, были у нас недавно. Ты выбрал хороший денёк для возвращения. Почти всю прошлую неделю дождило.

«Я дома, – повторял себе Джек, слушая эту болтовню. – Снова повседневность, которая тяготит тебя, пока ты её почему‑либо не лишился. И как хорошо вернуться к обычному распорядку, где нет большей неприятности, нежели дождь, где все размеренно: подъем, работа, еда и снова в постель. Новости по телевизору и футбол. Комикс в газете. Помочь жене с посудой. Развалиться в кресле с книгой в руках и стаканом вина, когда Салли наконец уложена в постель». Теперь это уже не казалось ему скучным – и никогда таковым не будет казаться, пообещал он себе. Последнее время жизнь крутилась в слишком стремительном темпе, и он был рад, что все это осталось там, далеко отсюда, за три тысячи миль.

* * *

– Добрый вечер, мистер Кули, – сказал Кевин О'Доннелл, оторвав глаза от меню.

– Здравствуйте, мистер Джемисон. Рад вас видеть, – ответил книготорговец с хорошо сыгранным удивлением.

– Не присоединитесь ко мне?

– Почему бы и нет? Спасибо.

– Что привело вас сюда?

– Бизнес. На ночь я остановился у друзей в Кобе.

Это было правдой. А кроме того, О'Доннелл, которого тут знали как Майкла Джемисона, понял, что у букиниста есть важное сообщение для него.

– Хотите взглянуть на меню?

Кули наскоро проглядел меню и вернул его О'Доннеллу.

Никто не мог бы заметить, как он вложил между страниц меню небольших размеров конверт. Джемисон тут же незаметно уронил его себе на колени. Потом, где‑то с час, они болтали о всяких пустяках. Соседний столик был слишком близок к ним, чтобы говорить о чём‑то ином, да и вообще Кули старался никогда не касаться опасных тем. Его дело было войти в контакт и смыться. «Слабак», подумал о нём О'Доннелл. Но вслух он этого никому не стал бы говорить. У Кули не было необходимых качеств для участия в настоящем деле, но для разведки он подходил. На что и был соответственно натаскан. С идеологией у него тоже было все в порядке. И всё‑таки О'Доннелл угадывал в нём слабость характера, хотя и при хороших мозгах. Ничего. Зато Кули вне подозрений у полиции. Он никогда даже камней не швырял, не говоря уже о бутылках с зажигательной смесью. Он предпочитал наблюдать со стороны, и ненависть его зрела, не проявляясь в эмоциональных всплесках. Пусть он не мог пролить кровь, но зато не проливал и слезы. «Ты – серенький середнячок, ты можешь очень даже помочь в разведданных, и хотя ты слабак насчёт мокрой работы, все же помог прикончить… десяток , а то и дюжину. Да есть ли у него вообще какие‑то эмоции? Похоже, что нет, рассудил О'Доннелл. – Ну и отлично. Хорошо иметь своего собственного маленького Гиммлера, – сказал самому себе О'Доннелл. – Гиммлера или, может, Дзержинского. Дзержинский – более подходящий образец. Вот именно – Железный Феликс – вот кто он. Маленький, дышащий ненавистью человечек. Только лицом, круглым и пухлым, он похож на Гиммлера, но внешность мы ведь себе не выбираем, не так ли? У Кули есть будущее в Организации.