Вдобавок ко всем несчастьям Сорокин потерял отпуск. Начальник, конечно, обещал его отпустить, дать ему, так сказать, вполне заслуженный «тайм-аут», но обстоятельства складывались так, что Сорокин и сам понимал: не видать ему отпуска как своих ушей. И пню ясно, что начальник не собирается расследовать это сложнейшее дело, но в то же время он не будет подставлять свой зад и заставит Сорокина сделать за него всю грязную работу, а потом получит личную благодарность от министра МВД, который, кстати, не побрезговал взять расследование уголовного дела под личный контроль.

Ох, как устал Сорокин от этой патетики. Рядовому обывателю скажи, что дело взял под контроль министр МВД, и он сразу вообразит себе, что сам министр занимается этой мышиной возней. Куда там! Все гораздо проще. Всего-навсего министр наезжает на начальство, требуя раскрыть преступление, а начальство в свою очередь пинает следователя, у которого на конвейере сорок таких дел, которые он должен довести до конца. Нервная у него работенка, не то что у этих телевизионных ментов, которые выучили отрепетированные диалоги и уже думают, что Сорокин верит их актерских рожам. Посидели бы они в кабинете так, как он, так их как ветром сдуло бы из МУРа на следующий день.

Сорокин, сжав виски руками, тупо смотрел в стол. Его мыслительный аппарат сковала безграничная усталость. Размышляя, чьих это рук убийство, он доходил до такого состояния, что уже сомневался, так ли это, что дважды два — четыре.

Зазвонил телефон на столе. В пепельнице чадила сигарета.

«Наверно, Забродов звонит, — решил Сорокин. — Это в его моде пропасть на неделю, а потом неожиданно объявиться, причем в тот момент, когда на моей шее уже затягивается петля».

Однако, сняв трубку, Сорокин сразу же понял, что это не Забродов.

— Полковник Сорокин, убийство на Дорогомиловском рынке. Расстреляли из автоматического оружия пятнадцать человек.

По служебному телефону звонил сам начальник, и тот факт, что именно он сообщил об убийстве, означал лишь одно — расследование этого уголовного дела теперь тоже на совести Сорокина.

— Есть, — сказал Сорокин и, поднявшись, машинально козырнул.

Положив трубку, он, не мешкая, надел плащ, взял папку с документами и вышел из кабинета.

«Черт бы вас побрал! — злился полковник. — Что это за стрельбище они устроили? Вначале одних порезали, теперь других постреляли! И главное, что не поделили? Кто там у нас на Дорогомиловском рынке?»

Сев в машину, Сорокин зло хлопнул дверцей, прекрасно понимая, что сейчас самый час пик и наверняка он увязнет в пробке на Кутузовском…

Так оно и случилось. Полковнику оставалось довольствоваться радио и курить сигареты. Его раздражала веселая попса, которая словно измывалась над его незавидным положением, и, в конце концов, Сорокин не выдержал и выключил радио.

«И как это дернуло меня? — спрашивал сам у себя полковник. — Почему я, вместо того чтобы садиться в машину, не поехал на метро? Где мое соображение, в конце-то концов?»

Сорокин с досадой ударил по рулю. Взвизгнул клаксон. Впрочем, тут все давили на клаксоны, желая выехать из пробки как можно быстрее, но никто не обращал внимания на истеричные припадки отдельных водителей.

«Так и простою здесь до вечера, — тоскливо подумал полковник. — И ради чего? А там же меня ждут. Разве начальство удовлетворит объяснение, что я вовремя не смог попасть на место преступления из-за пробки? Опять общественный резонанс, и, естественно, новые проблемы, которые начальство будет разгребать моими же руками. Может, по собственному написать, да и свалить куда подальше от этой чертовщины? Умное решение, ничего не скажешь, Сорокин! Во-первых, останешься без пенсии, до которой тянуть не так-то долго осталось, всего полтора года, а во-вторых, останешься в памяти сослуживцев, да и всех остальных граждан — трусом, который, расписавшись в собственной несостоятельности, решил смыться при возникновении первых же трудностей.