– Здесь, вот здесь, – воскликнул Гори, и его спутник приложил ухо к стене.

– Стукни еще разок, – попросил он.

Гори стукнул. Сисенет выпрямился.

– Судя по звуку, за этой стеной находится еще одно помещение, – произнес он. – Тебе не приходило в голову, что эта стена может быть фальшивой?

Гори кивнул, а Хаэмуас весь напрягся.

– Да, приходило, – ответил Гори не очень уверенно. – Но если продолжать исследования в этом направлении, придется уничтожить великолепную настенную живопись. А это уже чистое варварство. – Он взглянул на отца. – Во всяком случае, принимать решение надлежит не мне. Это должен сделать мой отец.

«Ни при каких обстоятельствах я не допущу, – думал Хаэмуас, – чтобы эту стену разрушили. Не знаю, почему гробница внушает мне безотчетный страх, но совладать с ним я не в состоянии. Здесь есть некая сила, причиняющая моей ка невыносимые страдания».

– Мы обсудим это позже, – коротко ответил он. – Сисенет, мой сын говорит, что ты сам – большой знаток истории. Мне было бы интересно услышать, как ты объяснишь, почему в этой гробнице повсюду изображена вода. Разъяснительных надписей почти нет, и мы в затруднении.

Сисенет слегка улыбнулся, взглянул на сестру, затем на Хаэмуаса. Он изящно, непринужденно пожал плечами, его темные брови приподнялись.

– Могу всего лишь высказать предположение, – начал он. – Возможно, члены этого семейства любили проводить свой досуг поблизости от воды – ловить рыбу, охотиться на птицу, кататься на лодке – и пожелали запечатлеть свою радость, а также искусное владение удочкой и копьем. – Он кашлянул, – Либо же вода являла некий катаклизм, исполнение проклятия, и они чувствовали, что непременно должны отразить ее образ в летописи своей жизни. – Он покачал головой. – Боюсь, помощи от меня оказалось немного. Не знаю также, почему крышки с гробов сняты и прислонены к стене.

– И мы тоже не понимаем, что это может означать, – мрачно произнес Гори, а Хаэмуас постарался взять себя в руки. Пока Сисенет говорил, он все время внимательно смотрел на этого человека, и его снова охватило странное чувство, будто он уже встречал его прежде. Здесь, в гробнице, это чувство усилилось, словно среди древних камней Сисенет оказался в естественной для себя обстановке. Его погруженность в себя гармонировала с мрачным безмолвием, недоступным никаким внешним звукам и движениям, присущее ему выражение чуть надменной властности казалось проявлением холодного величия мертвых. Эта загадка некоторое время занимала мысли Хаэмуаса, но когда Сисенет бросил на него лишенный выражения взгляд холодных глаз, Хаэмуас вдруг вспомнил о том, что истинный повелитель этого мрачного зала – огромная статуя бога Тота. Ну конечно, подумал он с облегчением. Присущее Сисенету неколебимое спокойствие являлось зеркальным отражением божества – его пристального, немигающего взгляда, за которым скрывались строгость суждения и некое тайное знание. Царевич улыбнулся.

– Утро на исходе, и Нубнофрет, должно быть, уже ждет нас к завтраку, – сказал он. – Прошу вас, будьте нашими гостями и давайте покинем это мрачное место.

Гости с радостью приняли приглашение. Снаружи под палящим солнцем их уже ждали прикрытые балдахинами носилки, рабы дремали, прислонившись спиной к огромной скале, загораживающей вход в гробницу, – она хранила остатки прохлады. Гори сразу же пригласил Сисенета в свои носилки, не оставляя тем самым Хаэмуасу ничего другого, как предложить свои носилки Табубе и Хармину, который все это время простоял в первом зале гробницы, не произнеся ни единого слова.