– Чтобы занять пустые уроки.

– А!.. И вас тоже заставлял читать?

– Да.

– Так. Кто у вас хорошо читает?

Класс молчал. Все мы умели читать громко, иные бегло, но хорошего чтения не слыхали никогда, а «выразительное чтение» Степана Яковлевича казалось нам искусственным.

– Ну, что же? – сказал он нетерпеливо, поводя плечом. – Что же вы молчите?

– Все мы читаем одинаково, – с досадой вырвалось у меня, но я сказал это слишком тихо. Учитель повернулся ко мне и спросил в упор:

– Вы читаете хорошо?

– Нет, – ответил я, покраснев. – Я этого не говорил.

– А я именно об этом спрашивал. Читайте вы! – сказал он ученику, перед которым лежала книжка басен.

Тот встал и, раскрыв наудачу, стал читать. Учитель недовольно морщился.

– Плохо, – сказал он. – И все так? И нет никого, кто бы умел читать?.. Ну, а что вы проходили раньше?

– Теория словесности… По Минину[97 - Минин Николай Гаврилович (умер в 1861 г.) – составитель «Краткого учебника русского языка» и «Учебника теории словесности».], – ответило несколько голосов.

– А что такое словесность;

Молчание.

– Происходит от «слово»… – сказал кто-то.

– Положим, – а что такое «слово»?

– Выражение мысли.

– Не всегда… Можно наговорить много слов, и все-таки выйдет бессмыслица… А что такое мысль?

Молчание.

Он посмотрел на нас с комической гримасой и сказал:

– Подумайте каждый про себя и скажите: вы когда-нибудь в своей жизни мыслили?

Это была обида. В классе поднялся легкий ропот.

– Все, – сказал кто-то.

– Что все?

– Все думаем, то есть мыслим, – ответило несколько голосов задорно. Учитель начинал раздражать.

– «Думаете», – передразнил он, поведя плечом. – Вы вот думаете: скоро ли звонок?.. И тоже думаете, что это-то и значит мыслить. Но вы ошибаетесь. «Мыслить», – понимаете: не думать только, а мыслить – это значит совсем другое. Берите тетради. Записывайте.

И, медленно расхаживая по классу, он начал с простейших определений. Сначала в его глазах и в морщине между бровями виднелось то же хмурое недовольство. Но развитие темы, видимо, его захватывало. На смуглом лице пробился густой румянец. Говорил он медленно, вдумчиво и свободно. Урок, очевидно, не был заучен: слова рождались, выплавлялись тут же и летели к нам еще не остывшие. По временам он останавливался на ходу и делал паузу, подыскивая наиболее удачную форму, ловил нужное слово и опять шел дальше, все более и более довольный. Записывать за ним было трудновато. Он говорил медленно, но не ждал, пока мы за ним поспеем. А записать хотелось. Остальная часть урока прошла в этом занятии. Когда ударил звонок, я удивился, что урок кончился так скоро.

Авдиев закончил, взял журнал и, кивнув головой, вышел. В классе поднялся оживленный говор.