Здесь было еще одно преимущество: каждую убитую штуку дичи мы отнесем в повозку (на следующий день после открытия охотничьего сезона не только ноги становятся несколько ленивыми, но и плечи).

К несчастью, наши предположения насчет Ненасытного не осуществились: вспаханная земля и жнивье его успокаивали, но ружейные выстрелы выводили из себя.

При каждом выстреле нашему носильщику приходилось выдержать бой с конем.

В два часа мы всех созвали.

На этот раз Альфред явился.

Альфред знал, что, если его в последнюю минуту не окажется на месте, ему придется проделать пешком четыре льё, а он, готовый проделать четыре и даже восемь льё полем напрямик, совершенно не горел желанием идти по дороге.

Повозка ждала нас у леса.

Мы расположились в ней следующим образом: Маке с Альфредом на задней скамейке, мы с Александром — на передней.

Медор, уже немолодой пес, имеющий право на уважение своих сородичей и даже хозяев, скромно и бесшумно проскользнул нам под ноги.

Было ясно, что ему хочется только одного: остаться незамеченным.

Его заметили, но лишь для того, чтобы похвалить за скромность.

Причард же, которого Альфред осыпал насмешками и обозвал ученой собачкой, выслушав угрозу, что следующую охоту ему, Причарду, придется открыть одетым в пальто, вроде того, в каком является в «Бродячих акробатах» Бильбоке — Одри, — Причард же, напротив, и не думал разделить с нами удобства повозки и пустился бежать по дороге в Компьень, подняв хвост и, казалось, совершенно забыв о тех, по меньшей мере, двух сотнях льё, что он проделал со вчерашнего дня.

Я хотел взять вожжи, но Александр заметил мне, что он ближе к Ипполиту по возрасту и потому править следует ему.

Меня это не слишком убедило, и все же с обычной своей беспечностью я уступил ему.

Впрочем, Александр, самый молодой из нас, больше всех был заинтересован в том, чтобы не быть убитым.

Довод плохой, но кажущийся правдоподобным.

Я так часто довольствуюсь дурными доводами, что удовольствовался и этим, который был не хуже прочих.

Мы выехали.

Все наши расчеты, связанные с Ненасытным, вспаханным полем и жнивьем, оказались совершенно ошибочными.

Препятствия, вместо того чтобы обуздать Ненасытного, лишь рассердили его: оказавшись на гладкой дороге, он понесся быстрее ветра.

— Хорошо! — сказал ему Александр и бросил поводья.

Дорога шла в гору.

Пробежав сотню шагов, Ненасытный понял, что поступает глупо, и успокоился.

Мы подумали, что он устал.

Но это оказалось притворством.

Ненасытный искал случая получше отомстить нам.

Вскоре такой случай ему представился.

Мы продолжали свой путь, болтая об охоте, и внезапно перед нами оказался довольно крутой склон.

На этом месте слева от нас уступами поднимался лес, справа был овраг примерно пятидесяти футов глубиной.

Дорожные службы проявили удивительную заботу о путниках и поставили тумбы через каждые десять шагов, вроде парапета вдоль оврага; но ничто не помешало бы повозкам, коням и пешеходам свалиться вниз в промежутках между тумбами.

С другой стороны дороги через каждые десять шагов были сложены кучи камней в виде вытянутых конусов.

Ненасытный бросил взгляд влево, взгляд вправо, взгляд перед собой.

Перед ним был спуск, слева — кучи камней, справа — овраг.

Место показалось ему удобным, а обстоятельства — благоприятными.

Он внезапно сменил рысь на галоп.

Александр вцепился в поводья, но Ненасытный помчался еще быстрее.

В его намерениях нельзя было усомниться, особенно мне, сидевшему на передней скамейке.

Тогда между мною и Александром произошел следующий разговор вполголоса:

— Скажи-ка…

— Что?

— Мне кажется, Ненасытный понес.