Виноградник занимал четыре-пять хольдов и раскинулся на той стороне горы, что смотрела на Папу, а посередке стояла комфортабельная вилла. Если считать на деньги; то для Михая Тоота это было небольшое наследство: что барину луковица?! И все-таки его охватывало какое-то чудесное ощущение, когда он утрами обходил борозды и из буйной виноградной листвы на него поглядывали такие свежие и знакомые капельки росы, сверкавшие, словно глазки невидимых фей. А золотящиеся матовые грозди все улыбались ему. Ему же насвистывали весело завтракавшие скворцы. Свежевскопанная земля, казалось, дышит, вздыхает и наполняет воздух необыкновенным хмельным благоуханием. Ах, что за аромат у этой земли! И вдруг Мишка Тоот, который все торопился с отъездом, сказал:

— Эх, коли мы уж приехали, так останемся здесь и на сбор винограда. Хоть попробую своего вина, пока оно молодое, да и. повеселимся наконец.

А лозы отвечали Михаю Тооту: «Мы тоже не цвели, а только. плоды приносили, ты тоже все работал да работал, без отдыха, правильно сделаешь, если развлечешься».

И король рогаликов крепко задумался. Правда, как странно, что у виноградной лозы самые невзрачные цветочки, зато плоды — самые ценные.

Но сбор должен был начаться только через несколько дней, а до тех пор у Михая Тоота оставалось время, чтобы обойти все участки своего виноградника, познакомиться с каждой лозой — вот динка, а это хенигли, это гохер, это мускат, это кадарка… Странно! Все они постепенно становятся живыми существами, и ты уже знаешь, что вон та кадарка заболела, а там в углу у одной из динок какой-то дичок отнимает все соки, и его надо выкопать.

Хозяин шагает и шагает по бороздам, меряет, ногами виноградник, доходит до границы, сравнивает с соседним, тут решает устроить виноградную беседку, там в низине — персики посадить. А несколько каштанов перед домом — то-то было бы отлично… А на вершине холма беседку поставить. Все это совершается в душе как бы исподволь, и вдруг, глядишь, всем сердцем прикипел человек к своему винограднику, просто влюбился в него, и все двадцать три лавки в Нью-Йорке, которые приносят тысячи и тысячи долларов дохода, стали уже чем-то вовсе второстепенным. Михай Тоот вдруг загрустил, помрачнел и все жаловался Велковичу:

— Эх, свояк, что же будет с этим виноградником без хозяина? Грешно загубить такую роскошь. А кому его поручить, кому?

— Да ты продай, — посоветовал Велкович.

Но Михай Тоот ответил ему столь же укоризненным взглядом, как некогда там, у «Лициния», когда Велкович предложил ему отдать в залог часы.

Да что тут долго тянуть, кончилось все тем, что после сбора винограда, когда наступил день отъезда, Михай Тоот обратился к жене:

— Душенька Кристина, я много думал о том, в какой форме сказать тебе то, что сейчас скажу. Но форма формой, а ты, душенька, попросту пойми, что я не могу больше жить в Америке. Не знаю, что со мной случилось, да и не хочу сейчас о том раздумывать, но только больше я не «король рогаликов».

— Так какие же у тебя намерения, дорогой муженек? — спросила Кристина.

— Я, Кристина, намереваюсь вернуться сейчас в Нью-Йорк, а вы останетесь здесь, в Пожони. Ликвидирую свое предприятие, приведу в порядок дела и очень скоро вернусь, чтобы больше никогда не уезжать отсюда.

Кристина бросилась ему на шею, расчувствовался и Велкович. Слезы радости блеснули у него на глазах, когда он услышал об этом решении.

— Ты, Мишка, человек! — воскликнул он и стал неистово трясти руку своего друга. — Хотя деньги здесь и не будут тебе так сыпаться в карман, как там, однако, посмотришь, что заживешь во сто раз счастливей.