Барышня под видом служанки завела шашни с каким-нибудь молодцом из низшего сословия, стало быть с неопасный соперником. И это небольшое пятнышко даже не коснется будущей дамы, точно так же, как никто не станет вспоминать королю шалости, которые он совершил инкогнито в обличье школяра Матяша или странствующего рыцаря. Но теперь, когда судьба или черт дали ему в руки такую путеводную нить, главное — дойти до самого ее конца.
И Фери свернул на тропинку. «Что ж, разберемся как следует!» — пробормотал он и, дав волю ногам, вскоре догнал девушек, вернее, следовал за ними на расстоянии ружейного выстрела.
И как только он подошел к концу тропинки, кое-что действительно прояснилось — ему открылся вид на другой склон виноградного холма. Внизу, у подножья, в одном из виноградников кишмя кишел народ. На деревьях были развешены национальные флаги, со стороны города по извилистой дорожке шли буквально толпы пестро одетых людей. Разноцветные дамские зонтики переливались, как поле маков. Налетавшие порывы ветра ерошили иногда листья деревьев и доносили какие-то смутные звуки, рожденные, очевидно, цыганскими скрипками.
Какой-то ремесленник в шапке блином и куртке стоял перед своей низенькой давильней и на весело полыхавшем костре жарил двух куропаток на вертеле. Ученик его раздувал огонь, то и дело подбрасывая хворост и сухие лозы. Как выяснилось позднее, это был Янош Репаши, знаменитый краснобай и «чертежник», а, вернее сказать, портной; называл же он себя чертежником, потому что, поднакопив состояние, сам не кроил и не шил — это дело подмастерьев! — а только снимал мерку с заказчиков да материал расчерчивал. Впрочем, Репаши и вообще-то никогда не ломал голову, чтобы поточнее определить какое-нибудь понятие, выразить его подходящим словом, — напротив, он славился тем, что храбро, словно буйвол, сорвавшийся с цепи, топтал все и вся в цветущем саду венгерского языка. Фери Ности поздоровался с ним и почтительно спросил:
— Не откажите в любезности, почтеннейший, сказать мне, что там за толпа собралась?
Мужчина в шапке блином оглянулся и, хотя толпа виднелась только в одном месте, все-таки спросил для точности:
— О какой же именно толпе думаете вы в тайниках своей головы?
— Вон о той! Куда эти две девушки пошли. Господин Репаши поковырял сперва угли в костре.
— Да, нынче там заставят почихать клапаны веселья.
— Там будет бал, — брякнул ученик.
И сразу вслед за этим раздался громкий шлепок, вызванный прикосновением ладони господина Репаши к пухлой щеке ученика портного.
— Как смеешь перебивать ты, нога, когда говорит голова?! Ты даже не нога, ты только мизинчик. (И он снова любезно повернулся к Ности.) Да, сударь, надо истреблять порывы диких порослей нашего юношества, ибо иначе они со своими расположениями духа сядут нам на шею. А впрочем, он изрек истинную правду, ибо на самом деле ветви нашего юношества обоих полов из тех, кои обладают душами ремесленников, окунутся сегодня в бурлящие чаши танца.
— Да, да, я уже слышал, что молодые ремесленники арендовали виноградник и устраивают празднество по случаю сбора винограда. А нельзя ли туда и чужому пойти? Господин Репаши задумался, потом дал такой таинственный ответ:
— Ежели только грязь на потных руках разрастется под ногтями. Видя, что охотник не понял его, он весело добавил:
— И я не стал бы действовать иначе, ибо эмали моих мечтаний гонят и меня туда, поскольку дочь моя и жена фактически пребывают уже там во всех оттенках, но только мое желание пребывает сейчас пока в плену у этих двух куропаток, которые должны быть отнесены туда к ним. Ежели радуги терпения господина охотника не выплеснутся из своего русла, до тех пор пока эти преставившиеся птицы не утратят недожаренность своих характеров, я сам, Янош Репаши, поведу вас в ту юдоль веселья, ибо надо сказать, что и я владелец виноградника и посему имею право привести с собой гостя, а юношей я люблю… ведь, в конце концов, молодость многого стоит хотя бы потому, что на молодых людях лучше сидит одежда. |