Майя Лунде. История пчел
Посвящается Йесперу, Йенсу и Линусу
Тао
Возраст деревьев примерно соответствовал возрасту человека, ветви были хрупкими, словно тонкое стекло, и похрустывали под нами. Чтобы не повредить дерево, двигаться приходилось осторожно. Я поставила правую ногу на ветку повыше, а потом медленно подтянула следом и левую. Наконец-то я отыскала удачное место, пусть неудобное, зато отсюда не упадешь и можно дотянуться до самых верхних цветов. Маленькая пластмассовая миска у меня в руке была полна легкой, почти невесомой пыльцы. Ее тщательно взвешивали и выдавали нам по утрам, перед началом работы — ровно столько, сколько уходило за один день. Я опускала кисточку в миску и переносила невидимые частицы пыльцы на соцветия. К каждому цветку нужно было притронуться крохотной кисточкой из перьев — их ощипали с кур, которых вывели специально для этих целей. Как оказалось, кисточки из искусственных волокон опыляют намного хуже. А экспериментов проводилось множество, ведь у нас в запасе имелось достаточно времени. В моем округе эта традиция зародилась более ста лет назад. Пчелы здесь исчезли еще в 1980-х, задолго до Коллапса. Их уничтожили химикаты. Спустя несколько лет после того, как мы перестали использовать химикаты, пчелы вернулись, но к тому моменту мы уже научились опылять вручную, причем и результаты были намного лучше, хотя рабочих рук требовалось невероятно много. А потом, когда мир пережил Коллапс, мы оказались в выигрыше. Мы меньше других заботились об экологии, но это лишь сыграло нам на руку. По уровню загрязнения мы опережали всех, а теперь оказались лучшими в навыках искусственного опыления. Невероятно, но наша небрежность спасла нас. Как я ни тянулась вверх, а один цветок все равно не достала. Я уже решила бросить это дело, но испугалась, что меня накажут, поэтому попыталась еще раз. Нас штрафовали, когда пыльца в миске заканчивалась чересчур быстро. И если мы не могли израсходовать всю выданную нам пыльцу, нас тоже штрафовали. Результатов нашей работы все равно никто не мог оценить. Когда мы в конце дня слезали с деревьев, то красным мелом рисовали на стволе крестик, и таких крестиков должно было быть не менее сорока. Других результатов никто не видел до осени — тогда по веткам, которые клонились вниз под тяжестью плодов, становилось ясно, кто из нас поработал как следует. Вот только к тому времени мы уже забывали, кто какие деревья опылял. Сегодня я работала на Участке 748. Сколько их всего? Не знаю. Моя группа была одной из сотен. Одетые в бежевые рабочие костюмы, мы представляли собой отдельный биологический вид, как и деревья, которые опыляли. И, подобно цветкам в соцветии, всегда находились рядом друг с другом. Никогда по отдельности, вечно вместе — здесь, на ветках или внизу, когда брели с одного участка на другой. Только оказавшись дома, в наших собственных тесных квартирках, мы на несколько часов становились собой. Основная жизнь проходила здесь, среди деревьев. Вокруг было тихо. Разговаривать во время работы запрещалось. Тишину нарушало лишь шарканье ног и негромкое покашливание. Еще иногда кто-то зевал или цеплялся одеждой за сучок. А порой раздавался звук, который мы все ненавидели, — треск ветки. А в худшем случае ветка ломалась. А это означало меньше фруктов и еще один повод вычесть у нас из зарплаты. Впрочем, обычно до нас доносился только ветер — он шелестел листвой, касался цветов на деревях, приглаживал траву на земле. Ветер дул с юга, со стороны леса. По сравнению с цветущими деревьями лес казался темным и угрюмым, но через несколько недель и он превратится в яркую зеленую полосу. Туда нас никогда не посылали — работы там не было. Впрочем, недавно поползли слухи, что вскоре лес вырубят, а пустошь засадят фруктовыми деревьями. Рядом зажужжала муха — она прилетела откуда-то с той стороны. |
